в нежнейшем «спасибо». портрет настенный
меня осудит десятком дул.
последний визит. самострел. спасенье.
стели мне жестче. я не приду.
2001/02/15
кукallки
марионеток хрупкие суставы
трещат в борьбе за место на подмостках.
мы так надежно безнадежно сбиты в стадо,
что даже самым потаенным мозгом
вообразить себе способны только
самих себя, ютящихся по норам.
что третий глаз, полынная настойка,
что карты таро, тертый вид которых
нам открывает слабо-воспаленный
гадалок разум. как смешно и пусто:
ложимся спать, храня в уставших легких
дышать взахлеб забытое искусство.
и пробуждаясь в теплом чреве лета,
натягиваем джинсы из вельвета,
кроссовки, майки – строго по погоде,
я голоден. и никуда не годен.
я не в строю.
2001/03/05
инженерочка на вы
забудьте древнегреческие мифы,
из-под туники брызнувшие ноги...
сварите суп, котлетами кормите
его уставшего. для вас все это внове,
все непривычно, что отнюдь не значит –
неподходяще. будьте с ним глупее.
из давних подсервантовых заначек
Постройте дом и в доме кофе пейте,
и радуйтесь, что скоро выходные,
что до зарплаты дотянуть удастся....
(...ах ночь была ах робко зубы ныли
ах много табака не разрыдаться б...
какого черта ты решила: «пристань»?
я мог бы воздух вскипятить любовью...
...ах девочка мне предлагала рису,
спасая от тебя и от работы...
какого черта ты оставила зубную
ну, боль – естественно, но щетку – это слишком...)
и древнегреческие мифы позабудьте:
«орест? припоминаю... по наслышке...»
2001/02/16
старая сказка
он готовился к смерти тщательно-щепетильно.
я наблюдала за ним из соседней гримерки.
ласково гладил щетину,
уже походил на мертвого,
но весьма притягательного, этакого дон жуана.
вероятно, каждая желала быть такому желанна.
в темно-фиолетовый увел кромку век –
растушевал мизинцем.
чтоб не нервничать и не злиться,
выкурил марихуаны, затем на карте кувейт
обнаружил и выпалил пару дротиков дартса –
перед смертью всегда неосторожно хочется драться.
за окном цокольного этажа
чьи-то каблучки цокали.
он уже их не видел, эх, как жаль...
а девочки весенними плылитаяли соками...
он уже их не видел, он голень, бедро, крестец
вправлял в тонкокожие черные латы брюк.
селезенкой чуял, какая дивная степь
предстоит ему этой ночью по календарю.
я в дверную щелочку подглядывала
согнувшись и неуклюже откинув зад.
в партере уже публика, говорят. говорят, нарядная,
расписная, говорят – даже режет глаза.
он соблюдал этикет: в тон рубашке меловано-белым был,
с отражением в трюмо упрямо сталкивал лбы,
прощаясь с лицом, которое столько лет
носил на себе среди одиночества и коллег.
а мне было пора на сцену.
2001/02/16
ланчоусы
к деликатесам она привыкала легко и вскоре
яишшницу из оранжевого солнечного желтка
могла в лицо ему запустить во время ссоры,
хлопнуть дверью навылет и пойти по мужикам.
а он, идиот, продолжал every morning вылизывать с небосклона
излишнюю облачность, плавно переходящую в дождь,
чтоб ей не было грустно от пасмурного и злого
февралика, когда по утрам она заводила свое авто.
не то, чтоб он был неудачник или через чур начитался уайльда.
не то, чтоб она была сукой настолько, чтоб использовать тыл.
но так сложилось, ма шер, и оба не виноваты.
ни я. ни ты.
2001/02/19
3-уголочка на память
режу лопатки в поисках крыльев:
где-то же жалили, где-то же были.
шкуру – на шубу, клыки – на подарки.
ты испугалась? не нападаю.
падаю, пулей навылет отмечена...
комья земли и помельче, помельче, ну,
сыпь, не стесняйся. я так благодарна
пуле, а то, что навылет – подавно.