Ходят одинокие метели
Нашей длинной улицей села.
Ночью у овинов, за околицей,
Ухает голодная сова…
По тревоге
(1941)
В глухую ночь мы вышли по тревоге,
Десятки вёрст минувшим днём пройдя.
Шумит весна, и чёрные дороги
Покрыты лаком первого дождя.
Блестят штыки. Пехоты шаг размерен.
Налево — лес и пятна плотной тьмы.
Темнеют пни, как будто это звери
Присели на отлогие холмы.
А впереди — широкая поляна.
Рассвет сочится с облачных высот.
Мы с полной выкладкой, и только два баяна
По очереди рота вся несёт.
И с каждым шагом звёзды в небе блекнут.
Светлеет даль, светлеет вышина.
В повозке новенькой везёт паёк нам
Веснушчатый товарищ старшина.
Не оттого ль, что свеж и сочен воздух,
Легко нести винтовку? Вдалеке
Кричат о чём-то паровозы
На непонятном резком языке.
В грязи тягучей вязнут, тонут ноги,
Но мы идём, идём — и сон забыт…
…Винтовки взяв впотьмах из пирамид,
В любую ночь мы выйдем по тревоге.
Сердце танкиста
(1941)
Родная сторонка, прощай, не скучай,
Красотка-подружка, любить обещай!
Сегодня танкисты уходят на бой,
Чтоб с новой победой вернуться домой,
Танкисты уходят на бой.
Наш друг и ровесник по грозным боям —
Походную песню играет баян.
Баян голосистый нельзя заглушить,
Советских танкистов нельзя победить!
Баян голосистый нельзя заглушить,
Отважных нельзя победить!
Эх, тридцатьчетверка и грозный КВ,
Как брат и сестренка, идут по траве,
Сквозь темные чащи, сквозь пламя идут,
Забытое счастье планете несут.
Сквозь темные чащи, сквозь пламя идут,
Забытое счастье несут.
Пусть знают фашисты, кто с нами знаком,
Танкисты не любят шутить с огоньком.
От наших орудий, от пуль и огня
Врага не спасает стальная броня.
От наших орудий, от пуль и огня
Врага не спасает броня.
Наш друг и ровесник по грозным боям —
Походную песню играет баян
Баян голосистый нельзя заглушить,
Советских танкистов нельзя победить!
Баян голосистый нельзя заглушить,
Отважных нельзя победить!
Святое слово
(1942)
Горела рожь. Пожары закрывали
Сиянье бледных, ослеплённых звёзд.
Мы в эту ночь врага назад прогнали
На двадцать кровью орошённых вёрст.
Не знаю, на каком наречье
Мне рассказать, чтоб видно было всем
Разрушенный мой край. Обугленные печи.
Труп девушки на скошенном овсе.
От крови чёрным стал платок лиловый.
Рождённая, чтоб расцветать и цвесть,
Она в губах остывших сохранила слово.
Мы поняли, что это слово — месть.
И мы прочли в застывшем этом слове
Призыв святой поруганной любви.
И было это жуткое безмолвье
Страшнее клятвы, данной на крови.
Мы дальше шли. И с каждым нашим шагом
Назад откатывался лютый, злобный враг.
Заря над полем нам казалась флагом.
Рассвет за нами нёс победы нашей флаг.