Выбрать главу
Дороги, как вода, вдали блестят, Текут они, как реки в лунном свете, А рек сереброструйный стройный лад, Как будто трасс причудливые сети.
И черных тополей трепещет ряд: Шаль просят, чтоб согреться, у прохожих. А трясогузки так пищат, пищат! Справляя свадьбы в гнездышках пригожих.
Как благовонье, мелкий дождь душист, Так сладко ртом его ловить левкою! Невеста-деревце под ветра свист Роняет флердоранж, взмахнув рукою.
Залетный дождик — гость из дальних стран, Давно безводье землю истощает. Гремит с амвона падре Океан: О пользе слез Луне он возвещает.
Луна, в чей плен так сладостно попасть! Луна, чьи фазы помнят при посеве! На океан твоя простерта власть, На женщин, тех, что носят плод во чреве.
Магичен в полнолунье твой восход Твой ореол — Поэзии потоки, Их, кажется, струит небесный свод: Смочи перо — и сами льются строки…
Октябрьским вечером придет Луна, Сменить волшебным свет бесстрастный Феба. Изящества и прелести полна[5], Монашка вечная ночного неба.

Порту, 1886

Бедная чахоточная

Когда я вижу, как она проходит, Худа, бледна, на мертвую походит, Идёт на пляж за морем наблюдать, — Ах, сердце стонет звоном колокольным, Угрюмым звоном, точно над покойным: Ее судьбу нетрудно угадать.
Как лист легка, как веточка сухая, На небо смотрит, изредка вздыхая: Снует там чаек острокрылых рать. Зрачки ее — малиновки немые, Они бы в небо с ликованьем взмыли, Да крылья не придется испытать.
В молочно-белых платье и берете — Сгущенный лунный свет в том силуэте — Как издали ее изящна стать! На пляже видя белую фигуру, Все кумушки завидуют ей сдуру: «Невеста! Повезут ее венчать!»
Собака — компаньон ее печальный, Собаке предстоит и в путь прощальный За ней идти, и ждать ее, и звать… В глаза с тоской ей смотрит: «Не исчезни!», Под кашель, частый при ее болезни, Пес сразу начинает завывать.
И с горничной — что толку в той особе? — Среди детей у моря сядут обе, Там, где синей и чище моря гладь. Дед Океан, в глаза ей робко глядя, Льняной свой ус рукой дрожащей гладя, Беседу с ней стремится поддержать
Об ангелах, каких во снах видала, О том, из-за кого она страдала… Волна прильнет и убегает вспять, И сердце разрывается от горя, Когда услышу нежный шепот моря: «Излечишься, лишь надо подождать…»
Излечишься? Напрасные надежды! О, падре, умасти ее одежды: Тебе ее придется отпевать. И тело ангела истлеет в яме, Так рок судил — любимой быть червями, Никем другим любимой не бывать.
Излечишься? Болезнь ей тело гложет… Поверить в исцеление не может, Ах, если б хоть на время забывать! Но кашель сух, в нем столько острой муки, Стук молотков мерещится мне в звуке, Как будто гроб явились забивать.
Излечишься? А нос ее в то лето Стал заостряться: верная примета… И с ужасом на это смотрит мать. Сухие пальчики, как веретенца… Мать бедная, ей не поможет солнце, Смотри! Октябрь, дни стали убывать…

Леса-да-Палмейра, 1889

Сонеты

1.
В былые дни перо свое кровавил, Покуда жар от углей не угас, Искал в открытой ране, против правил, Свои чернила для чеканных фраз.
Вот так я свой молитвенник составил, О жизни свой бесхитростный рассказ, Я в нем был прям, ни в чем я не слукавил — И, может быть, он растревожит вас.
Молитесь по нему, и вы сполна Поймете жизнь: нет муки окаянней, Когда она иллюзий лишена.
О, юноша, земляк, ни ожиданий, Ни светлых грез — знай: эта жизнь — одна Страстная пятница твоих страданий!
вернуться

5

В оригинале парафраза слов Квинтилиана о Горации: plenus est jucundi-tatis et gratiae — полный прелести и изящества.