4
О, дай Бог памяти, о, дай мне, Каллиопа,блаженной точности, чтоб описать сей двор!Волною разноцветного сиропатам тянется июль, там на заборотброшена лучами фильмоскопатень бабочки мохнатой, там топорсидит, как вор, в сирени, а пилалетит из-за сарая, как стрела.
5
Там было все – от белого наливадо мелких и пятнистых абрикос,там пряталась малиновая слива,там чахнул кустик дедушкиных роз,и вишня у Билибиных на дивобыла крупна. Коротконогий песв тени беседки изнывал от скуки,выкусывая блох. Тоску разлуки
6
пел Бейбутов Рашид по «Маяку»в окне Хвалько. Короче, дивным садомэдемским этот двор в моем мозгузапечатлен навеки, вертоградомГосподним. Хоть представить я могу,что был для взрослых он нормальным адомсоветским. Но опять звенит оса,шипит карбид, сияют небеса
7
между антенн хрущевских, дядя Слава,студент КБГУ, садится вновьв костюме новом на погранзаставуиз пластилина. Выступает кровьпосле подножки на коленке правой.И выступают слезы. И любовьпершит в груди. И я верчусь в кровати,френч дедушкин вообразив некстати.
8
Но ближе к теме. В глубине дворастоял сортир дощатый. Вот примерноего размеры – два на полторав обоих отделеньях. И наверно,два с половиной высота. Дыраимела форму эллипса. Безмернаглубь темная была. Предвечный страхтаился в ней… Но, кстати, о горшках
9
я не сказал ни слова! Надо былоконечно же начать с ночных горшкови описать, как попку холодилокасание металла. Не таковтеперь горшок – пластмасса заменилаэмалевую гладкость, и цветовуж не рисуют на боках блестящих.И крышек тоже нету настоящих.
10
Как сказано уже, дышала тьмав очке предвечным ужасом. В фольклоредошкольном эта мистика дерьмапредставлена богато. Толстый БоряЧумилин, по прозванию Чума,рассказывал нам, сидя на заборе,о детских трупах, найденных на дне,о крысах, обитавших в глубине
11
сортира, отгрызающих мгновенномужские гениталии… Кошмар…Доселе я, признаюсь откровенно(фрейдист, голубчик, ну-ка не кемарь!),опаску ощущаю неизменно,садясь орлом… В реальности комародин зудел. Что тоже неприятно…Еще из песни помнится невнятно
12
смерть гимназистки некой… Но забыля рассказать о шифере, о цвете,в который наш сортир покрашен был,о розоватом яблоневом цвете,который вешний ветер заносилв окошки над дверями, о газетереспубликанской «Коммунизгме жол»на гвоздике… а может, жул… нет, жол.
13
Был суриком, словно вагон товарный,покрашен наш сортир. Когда бы Богмне даровал не стих неблагодарный,а кисть с мольбертом, я бы тоже смог,как тот собор Руанский кафедральныйживописал Моне, сплести венокпейзажный из сортира – утром чистым,еще не жарким, ярким и росистым,
14
когда пирамидальный тополь клалтень кроны на фасад его, и в жгучийиюльский полдень – как сиял металлгорячих ручек, и Халид могучийна дочку непослушную орал,катавшуюся на двери скрипучей,и крестовик зловещий поджидалблистающую изумрудом мухупод шиферною крышей, и старуху
15
хакуловскую медленно велак сортиру внучка взрослая и долгона солнцепеке злилась и ждала.А на закате лучик, ярче шелкакитайского, и тонкий, как игла,сочился сзади сквозь любую щелку,и остывал спокойный небосводв окошке с перекладиной. Но вот
16
включали свет, и наступала теменьв окошке и вообще во всем дворе.И насекомых суетное племяу лампочки толклось, а у дверейсветились щели… Впрочем, эта темаотдельная. Любимый мой хорейтут подошел бы более… В Эдеме,как водится, был змий. В моей поэме
17
его мы обозначим Саша Х.Ровесниками были мы, но Сашабыл заводилой. Не возьму грехана душу – ни испорченней, ни гажеон не был, но труслива и тихабыла моя натура, манной кашейразмазанная. Он же был смелейи предприимчивей. И, может быть, умней.
18
Поэтому, когда пора настала,и наш животный ужас пред очкомсменился чувством новым, он, нималоне медля, не страшась, приник зрачкомк округлым тайнам женского начала,воспользовавшись маленьким сучкомв сортирной стенке… И боренье долгас преступным чувством продолжалось долго