Не видать голубей на суровых твоих
базиликах,
В колокольни вселились ушастые
нетопыри…
Рим, еще ты горишь! То не солнце ль
ущербной зари
Истлевает, скудея, как память
столетий великих?
Тщетно день зажигает тиары соборов
святых,
Вечер тушит их пламя… И тени в худых
балахонах
На безрадостный звон ковыляют с
кладбищ отдаленных.
О, надгробье торжественное из лучей
золотых!
Купола, колокольни во власти ветров
исступленных…
С кем же, с кем же фехтуют рапиры
фонтанов твоих?
Рим, 1924
Москва
Пер. Э. Багрицкий и В. Левик
Вот я — песчинка средь пустых песков.
Вот я — кремень среди камней пустыни.
Я должен быть таким —
И я таков.
Возьми, мой век,
Восторг мой детский ныне,
Я повзрослел.
Я к зрелости готов.
Твоих законов мудрых
Не страшусь:
Пасть за тебя?
В передней роте буду!
Сломить строптивых?
Сам переломлюсь…
Не первым, так последним —
Я смирюсь,
Но только бы
С тобою быть повсюду!
Всегда с тобою и всегда вперед!
Не с теми,
Что отстали и забыты!
Мою мятежность
Время пусть ведет
Над безднами
И ввысь через граниты.
Чтоб утвердить ее и закалить
В огне, в ветрах,
Чтобы ножом убойным
Ее земле в нагую грудь всадить,
Чтоб дрогнул мир
В своем движенье стройном.
Чтоб для меня
Разверзлась глубина
И мне раскрылись
Всех начал начала.
Внимайте все!
Мятежность мне дана,
Но Время непокорную взнуздало.
И в сердцевине мрака,
В тяжкой мгле
Гудящей ночи,
В завываньях влаги
Ныряют купола,
Как с кораблей
Закинутые в темноту морей,
О помощи взывающие фляги.
Чтобы потом в морях, через века,
Поймав, их распечатала рука.
Чтоб чей-то глаз
На рукописи старой
Прочел слова,
Что океан глотал:
«„Октябрь“… „Аврора“…
Выстрелы… Пожары…
Народ настиг…
Обвал… Обвал… Обвал…
Рабы… Приказываем…
…Не желаем…
…Мы… Палачи…
Владыки… Короли…
Безвестных стран… Распаханной земли…
Мы тонем… Погибаем… Погибаем…»
Несутся купола в просторах тьмы,
Как вплавь пустившиеся корчмы,
Где в комнатах, табачных и туманных,
Огромные бородачи в кафтанах
Бубнят слюняво,
Сдвинув к заду зад:
«Эх ты, сад,
Зеленый сад…»
И у стены, ослепший от испуга,
Где сумасбродят черные кусты,
Мяучат прокаженные коты,
Луною мусорною облиты,
Скользящие, как вереницы пугал…
И все-таки Москва —
Она жива!
Она лежит, вознесшись над веками,
Дорогами
Вцепившись в шар земной
Горячими, вопящими руками.
Она лежит
В лучах планет,
Под строгим взглядом звезд,
И ночь светлей
В ее нетленном свете.
И каждая пылинка и кирпич
Стремятся к небу
И в простор безгранный
Восходят грозно,
Как призывный клич,
Как возглас рога
В полночи туманной.
И грани стен, как песенный порыв,
Восходят вверх, и песен хор безгранный
Восходит вверх, как омертвелый взрыв,
Как возглас рога
В полночи туманной.
Тогда встают из-под трухи крестов
Чубатый Разин,
Черный Пугачев,
Как фонари,
Зажженные безумьем,
Подняв в ладонях
Головы свои
Вниз, с места лобного,
В чугунном шуме
Цепей,
В запекшихся кусках крови,
По Красной площади
Проходят молча
Тяжелой поступью,
С оглядкой волчьей,
И в Мавзолей спускаются,
И там,
Надрывно двигаясь
В кандальном гуле,
Один у головы,
Другой к ногам —
Становятся в почетном карауле.