* * *
И был последний лета день.
Печаль, как тень от козырька,
Мою небритую мордень
Облагородила слегка.
Глаза и мысль, с кровинкой гжель,
Плели верёвочку с плющом.
— Я не люблю тебя уже…
— Не любишь ты меня ещё…
Ещё врубил какой-то псих
Шансон на весь улус-берке.
И был последний лета штрих
Кофейным зёрнышком в руке.
* * *
Ты была такая голая,
Что пришлось и мне раздеться.
Я летел над Халхин-Голом.
Ты летела по соседству.
Потому, что мы — пилоты,
Было счастье нам без малого.
Было в нашем деле что-то,
Что-то было в нём Шагалово.
И была ещё страница,
Где всплыла одна история…
Всё, конечно, повторится.
Повторится всё, не более.
* * *
Это Нечто цепляет за Что-то.
Ничего непонятно — и пусть.
Это осени первая нота,
Это первая осени грусть.
Это птичий исход под сурдинку,
Одинокой до жути трубы.
Это рвутся дождём паутинки,
Это ниточки рвутся судьбы.
И деревьям в стыдливой расцветке
Облетать, оголяя вину.
Это ты ко мне тянешься веткой,
Это я к тебе ветви тяну.
* * *
Снега холсты пастозного,
Волжская магистраль.
Тенью Ивана Грозного
Астрахань брал февраль.
И далеко до Нижнего,
И до воды — земля:
Ты возлюбила ближнего
Ближе, увы, меня.
Впрочем, от века лирикам
Снится у той сосны,
Пальма одна из финика
Во глубине Апсны.
Что хорошо, наверное,
Вспомнить в конце зимы.
Вспомнить, что мы не первые,
Что не вторые мы.