В конце 20-х годов Борис уехал в Курган, где учился в школе-девятилетке. Там он стал посещать занятия «Литературных четвергов» при газете «Красный Курган». Осенью 1928 года эта газета напечатала первые стихи пятнадцатилетнего Бориса Ручьева: «На озере», «Зима», «Граммофон», «В школе», «О субботнике». Под ними стояла подпись — Борис Кривощеков.
Псевдоним «Ручьев» появился позже, уже в Магнитогорске.
Ранние стихи Ручьева — это пейзажные зарисовки, сценки из деревенской жизни, в которую властно вторгаются приметы социалистической нови. Стихи напевны, ритмичны, но еще слабы, подражательны.
Летом 1930 года, по окончании школы, Борис Ручьев возвращается в Зверинку. Там давно поджидал его Михаил Люгарин. Он-то и соблазнил друга отправиться в Москву, где годом ранее побывал один и даже успел познакомиться с известным поэтом Николаем Полетаевым.
Друзья предстали пред ним в редакции журнала «Октябрь», где Полетаев заведовал отделом поэзии. Ручьев показал опубликованные в газете стихи, Люгарин достал из мешка свои рукописи (он приехал в Москву с мешком стихотворений). Николай Полетаев внимательно прочитал стихи того и другого, особенно похвалил Ручьева, да и Люгарина за отдельные строчки и некоторые удавшиеся, по его мнению, поэтические образы. Но в журнале их печатать не стал. Разбор стихов был строгим и взыскательным. В конце разговора поэт тепло напутствовал Ручьева и Люгарина, посоветовал по-настоящему познакомиться с жизнью и порекомендовал им отправиться на одну из строек пятилетки.
Побродив по Москве несколько дней, друзья случайно наткнулись на вывеску «Вербовочный пункт». Решили завербоваться на Магнитострой, о котором много слышали и читали в газетах. Люгарина, старшего по возрасту, взяли безоговорочно, а вот Ручьеву пришлось прибавить себе пару годков.
...В Магнитогорск прибыли затемно. У красного товарного вагончика с надписью «Станция Магнитострой» их встречал духовой оркестр. Стройке нужны были рабочие руки, оттого и радовались так неподдельно прибытию пополнения. Счастливы были и прибывшие. Атмосферу этого времени Борис Ручьев запечатлел в поэме «Любава» (1963):
Множество рабочих профессий испытал будущий поэт на стройке: был и землекопом, и плотником, и бетонщиком. Возводил плотину через реку Урал, участвовал в сооружении первых домен. А рядом с батареями Коксохима и цехами металлургического комбината вступал в жизнь и постепенно набирал силу поэтический «цех», представленный теми же рабочими парнями, которые возводили легендарный город «у высот Магнит-горы». При редакции газеты «Магнитогорский рабочий» поэт Василий Макаров организует литературный кружок «Буксир», активными участниками которого с первых же дней становятся Борис Ручьев и Михаил Люгарин.
Магнитогорской литературной группе принадлежала ведущая роль в уральском литературном движении 30-х годов. Достаточно вспомнить, что она воспитала в своих рядах, кроме Бориса Ручьева и Михаила Люгарина, таких писателей, как Людмила Татьяничева, Константин Мурзиди, Александр Авдеенко, и других.
Внимание к рядовому труженику, к тем изменениям, которые происходят в сознании и психологии вчерашнего крестьянина под влиянием коллективного труда,— вот что прежде всего отличало стихи Ручьева от произведений его товарищей по магнитогорской литературной организации. Преодолевая декларативность и схематизм — типичные недостатки молодой поэзии 30-х годов,— Борис Ручьев упорно пробивается к своим героям, влюбленным, как и он сам, в могучий размах стройки, ставшей для них второй родиной. Он так и называет свою первую книгу, вышедшую в 1933 году почти одновременно в Свердловске и Москве (московское издание редактировали Эдуард Багрицкий и Алексей Сурков),— «Вторая родина».
Лирический герой книги — молодой рабочий Магнитостроя, в прошлом крестьянин,— вместил в себя судьбу целого поколения. Без сожаления покинул он свою «первую родину» — деревню, хотя с ней многое еще связывает: и любимая девушка, и «друговой гармоники песенный узор», и «золотые полосы с недозрелой рожью...» Но там, в деревне, он был батраком, «монетой шлялся по хозяевам», бесплодными были мечты «про златые горы и полные реки хмельного вина». Единственной реальностью оставалось «хаты собственной гнилье». И вот поманил к себе далекий «златогорый» город, и парень поверил, что он круто изменит его судьбу, «силу новую вольет»: