Он — такой же, как все. Он — пробившийся снизу.
Он гордится собой, говоря о былом.
Он умеет ползти, словно кот по карнизу,
И переть, словно танк, напрямик, напролом.
Его идол — престиж. Его вера — карьера.
Он не знает сомнений и слова «почти»,
Он готов к сокрушенью любого барьера,
Горе тем, кто стоит у него на пути!
Он всегда уделяет вниманье манерам,
Соблюдает диету и бегает кросс,
Если кто-то его назовет лицемером,
Он обидится или не примет всерьез.
Но порой он обиды прощает на время,
Пробиваясь к вершинам любою ценой…
Постоянно быть первым — нелегкое бремя,
Но он попросту жизни не мыслит иной.
Он завел себе связи и справа, и слева.
Он всегда горячо осуждает порок.
Если надо убить, он убьет, но без гнева:
Извинится пред жертвой и спустит курок.
Он всегда на плаву, не платя за ошибки,
Он кумир молодых, воплощенье мечты!
И сиянье его голливудской улыбки
Затмевает зиянье его пустоты…
ИСТОРИЯ С ГЕОГРАФИЕЙ
На берегу пустынных волн,
Еще не сделанном курортом,
Где — не чухонский вовсе — челн
Скользил, волны касаясь бортом,
И пена, белая, как снег,
Неведомый в сем дивном крае,
Ласкала черноморский брег,
На солнце весело играя,
Стоял он, в думу погружен:
«Отсель грозить мы будем… туркам!
Здесь будет город заложен
И наречен Санкт-Петербургом.
Идти на север не резон:
Не все вернее, что короче.
Пусть в Нарве шведский гарнизон
Дрожит во тьме полярной ночи,
Пускай боярская Москва
Лежит в снегу и тонет в луже,
Мы — не чухонцы да мордва,
Чтоб вечно жить в грязи и стуже!»
И вот, уйдя от лютых вьюг,
Покинув климат изуверский,
Перемещается на юг
Центр управления имперский.
Рукой великого царя
Исправлена судьба державы,
И благодатные моря
Смягчают северные нравы.
Кляня начальство и мороз,
Не хлещут офицеры водку,
Не создают царям угроз
И не раскачивают лодку.
Среди снегов, среди болот,
Где лютый климат — всем помеха,
Порой рождается комплот,
Но не имеет он успеха:
Едва московский эмиссар
Примчится в пыльном экипаже,
Весь революционный жар
Выходит из него на пляже.
И император, и корнет
Здесь пьют целительные воды,
Больных фанатиков здесь нет.
Без спешки вводятся свободы.
И не кропает здесь пиит
Цареубийственные оды,
И Герцен безмятежно спит,
И на бомбистов нету моды…
Увы! Россия, как всегда,
«Своим путем» поперла в холод.
Взошла кровавая звезда,
Скрестились, лязгнув, серп и молот,
Разверзлась черная дыра,
И облетела позолота…
Кой черт понес царя Петра
На север, в финские болота?!
Вождя сменяет новый вождь
В холодной северной пустыне,
А за окном — то снег, то дождь,
И пальцы просятся к дубине…
ПОСЛЕДНИЙ ИДИОТ
Я точно знаю — этот день придет,
Когда на всей Земле, на всей планете
Останется последний идиот,
Единственный дурак на целом свете.
И будет взгляд его стеклянно пуст
И равно чужд и доброго, и злого,
И не сорвется с идиотских уст
Ни одного осмысленного слова,
Он будет дик, и грязен, и космат,
И пахнуть будет от него прескверно,
И даже общий предок наш, примат,
При встрече с ним поморщился б, наверно.
Но идиотам в этом нет беды,
Они чужды наградам и нарядам,
И, зачерпнув из озера воды,
Он поглядит вокруг голодным взглядом.
И, углядев на ветке сочный плод,
Усядется на камень подкрепиться
Последний на планете идиот,
Единственный на всей Земле тупица.
На камне, где от ветра и дождей
Давно истерлось имя человека,
Он будет жрать — последний из людей,
Всех прочих переживший на полвека.