6 августа 1921 г.
«Мерцательные тикают пружинки…»
Мерцательные тикают пружинки,и осыпаются календари.Кружатся то стрекозы, то снежинки,и от зари недолго до зари.
Но в темном переулке жизни милой,как в городке на берегу морском,есть некий гул; он дышит смутной силой,он ширится; он с детства мне знаком.
И ночью перезвоном волн да кликомструн, дальних струн, неисчислимых струн,взволнован мрак, и в трепете великомвстаю на зов, доверчив, светел, юн…
Как чувствуешь чужой души участье,я чувствую, что ночи звезд полны;а жизнь летит, горит и гаснет счастье,и от весны недолго до весны.
14 августа 1921 г.
Рождество
Мой календарь полуопалыйпунцовой цифрою зацвел;на стекла пальмы и опалымороз колдующий навел.
Перистым вылился узором,лучистой выгнулся дугой,и мандаринами и боромв гостиной пахнет голубой.
Берлин
23 сентября 1921 г.
Осенние листья
Стою я на крыльце. Напротив обитаетценитель древностей; в окошке пастушокточеный выставлен. В лазури тучка тает, как розовый пушок.
Гляди, фарфоровый блестящий человечек:чернеют близ меня два голых деревца,и сколько золотых рассыпанных сердечек на ступенях крыльца.
Кембридж
8 ноября 1921 г.
Домой
На мызу, милые! Ямщиквожжею овода прогонит,и – с Богом! Жаворонок тонетв звенящем небе, и велик,и свеж, и светел мир, омытыйнедавним ливнем: благодать,благоуханье. Что гадать?Все ясно, ясно; мне открытывсе тайны счастья; вот оно:сырой дороги блеск лиловый;по сторонам то куст ольховый,то ива; бледное пятноусадьбы дальней; рощи, нивы,среди колосьев васильки;зеленый склон; изгиб ленивыйзнакомой тинистой реки.Скорее, милые! Рокочетмост под копытами. Скорей!И сердце бьется, сердце хочетвзлететь и перегнать коней.О, звуки, полные былого!Мои деревья, ветер мой,и слезы чудные, и словонепостижимое: домой!
/1917–1922/
Велосипедист
Мне снились полевые дали,дороги белой полоса,руль низкий, быстрые педали,два серебристых колеса.
Восторг мне снился, буйно-юный,и упоенье быстроты,и меж столбов стальные струны,и тень стремительной версты.
Поля, поля, и над равнинойворона тяжело летит.Под узкой и упругой шинойпесок бежит и шелестит.
Деревня. Длинная канава.Сирень цветущая вокругизбушек серых. Слева, справамальчишки выбегают вдруг.
Вдогонку шапку тот бросает,тот кличет тонким голоском,и звонко собачонка лает,вертясь пред зыбким колесом.
И вновь поля, и голубеетнад ними чистый небосвод.Я мчусь, и солнце спину греет,и вот нежданно поворот.
Колеса косо пробегают,не попадая в колею.Деревья шумно обступают.Я вижу старую скамью.
Но разглядеть не успеваю,чей вензель вырезан на ней.Я мимо, мимо пролетаю,и утихает шум ветвей.
/1917–1922/
Бабочка
(Vanessa antiopa)
Бархатно-черная, с теплым отливом сливы созревшей,вот распахнулась она; сквозь этот бархат живойсладостно светится ряд васильково-лазоревых зеренвдоль круговой бахромы, желтой, как зыбкая рожь.Села на ствол, и дышат зубчатые нежные крылья,то припадая к коре, то обращаясь к лучам…О, как ликуют они, как мерцают божественно! Скажешь:голубоокая ночь в раме двух палевых зорь.Здравствуй, о, здравствуй, греза березовой северной рощи!Трепет, и смех, и любовь юности вечной моей.Да, я узнаю тебя в Серафиме при дивном свиданье,крылья узнаю твои, этот священный узор.
/1917–1922/
Кони
Гнедые, грузные, по зелени сыройвесенней пажити, под тусклыми дубами,они чуть двигались и мягкими губамивбирали сочные былинки, и зарей,вечернею зарей полнеба розовело.