…Глад микробный! С изглоданной площади —
Всюду тление, люди и глушь!
Провонявшие потом, как лошади,
Тащат хлюпики трупики душ.
Позаброшенный глупый ребёнок,
Как и все, я за сказкой пошёл…
Неподобный, искал самородок
И, единственный, может, нашёл.
Мне змеиная мудрость досталась,
Милолюбых обрёл я врагов.
Жизнь моя из кусочков собралась
В изумрудную сталь топоров.
Се, грядёт он во имя Господне —
Свет небесный к темнице земной…
По космическим огненным сходням
Скоро спустится Боженька мой!
Губ коснётся пурпур Иеговы,
В жабу грянет луны вещество,
Луч сольётся с шумерской коровой:
Ну так что же — житьё таково!
Ну так что же — нельзя нам без драки
И вина златопенной игры —
Не вкусны в «Метрополе» раки
Без пивца, как первач без икры.
Потому призывал я в Сорбонне,
Чуя Хроноса вызнанный глас:
Вдохновляясь набатным звоном —
Бейте ближних дубьём между глаз!
Может, это, а может, иное
Мой двойник — сквозь волынки надрыв —
Перед скальным вещал аналоем,
Пиктов к Чаше Грааля склонив.
Может, был он, а может, и не был —
Как тот мальчик в пробоине льда…
Только тени Бориса и Глеба
Мне зачем же являлись тогда?..
Есть привязчивость скорбная «надо»
И высокопылание «долг» —
Уж не в них ли обрящет отраду
Души истомлённой волк?..
Небо брагою красною скисло,
И сукровицей вытек восход,
Песьим черепом солнце повисло,
Кровяной источая мёд.
Его лижут шакальи капеллы
В алых венчиках, с ядом в клыках:
Я за светлой приплыл королевой
В ту страну на багровых китах.
Белокурая спящая мама
К моей тройке не выслала слуг —
Из вокзального пьяного гама
Я повлёкся тропою ворюг.
Черноликий Малюта Скуратов
Кобелиный свой лижет хвост —
Изрубить изготовясь булатом
Мою русскую белую кость.
Только ангел дыханьем белесым
Укрывает мой рысий ход —
Как колодник из лунного леса,
Я неузнан стою у ворот.
Снегопад — кисеёю печали!
Фонарей полуночный рассвет!..
Лица встречных зелёными стали —
Жаль: шарманщиков больше нет.
Только есть на окне занавески,
Спирт в корчаге на жарком столе,
Щи клокочут жирком деревенским,
И лебёдушка — на вертеле…
Эта тризна шальная — от Бога!
Мне удачу пророчит гульба.
Видно, снова поманит в дорогу
Девой нервной моя борьба.
Растревожен той шишкой под носом,
Меня встретит алжирский бей —
И вопрос обернётся вопросом:
Одой каверз и светлых скорбей.
Москва, 1970 — Казань, 1976
Пагода наива
Я кротко разбужен надсолнечной гаммой,
Чтоб раниться вашим касаньем атласным.
Вы — терпкая прелесть безоблачной драмы,
С повадкой игривой, с капризом неясным.
Из странного чувства я пагоду выстроил,
Где мёдом пребудет смола недоверия.
Вы для меня упоительней выстрела,
Что кровью обрызжет обивки материю.
Изменчивый взгляд непутёвого принца!
Лилейный наив озорных провокаций!
Я — подданный ножки строптивой мизинца —
В молитвенной неге сердечных оваций!
Я, вызванный вами к интиму терзаний,
Ласкаю жемчужину вздохом опальным…
Растленьем заверчены детских лобзаний —
О, станем ли плотью вертячки обвальной?..
Песнь пастуха
Рассвет встречаю я в моих холщовых,
Кончаю ночь ленивыми я щами.
Гремит ведра неломаная дужка,
И жажды нецелованой устами
Вкушаю молока парного кружку.
Усердно дятел сыплет дробь пристуков
По ветхому стволу плакучей ивы.
Рыбачка-бабушка влачит в раздумье невод,
Где ни пескарика, а только тины горсть.
Прощание с коровами хозяек…
Иду пасти!
И клич беспечный петел
Мне шлёт вослед.
Опубликовано под псевдонимом «Никон».
Песнь пилигрима
Коряковка — мусор да семечки.
Застойное помнится времечко.
Набор суповой и коровий язык,
Талоны давались на импортный шпик.