Мне нравилась женщина-повар
В столовой, где матерный говор.
Две порции жидкой сметаны,
А я ей за то — комплиманы…
У ней на замужество виды —
А я будь доволен ставридой,
Варёной, несвежей, с подливкой.
Коряковка — пенка и сливки
Твои обернулися лажей.
Я в новый костюмчик обряжен,
По чести озлясь за опивки,
Уехал с её саквояжем.
Опубликовано под псевдонимом «Никон»
Песнь Живых Бомб
Играли в кости, свой меря час,
Когда нам старший дослал приказ:
«Спешите к боингам! Пять и шесть!
В девятый входит Ислама месть!»
Большие деньги, коммерц-расчёт:
Нам биржа тайно открыла взлёт.
Банкиры Штатов на каждый цент
Под наши жизни возьмут процент.
С Ислама братством вошли в союз:
Живые бомбы — валюты груз!
World Trade Center — в трубе кредит!
Тебя пришили на Wall Street.
В Коране суры под знаком плюс —
И суммы, суммы! А жизней груз
Полезен таинствам векселей…
Бросок наш выгоден CIA!
Играют в кости, а ставка — ад.
Банкиры Штатов стригут джихад!
В приходов книжице — сам Коран,
Война, наркота, Афганистан.
Опубликовано под псевдонимом «Никон»
15 ноября 2001
* * *
Почему я не просто влюблён?
Почему всё безвылазно хуже?
Инфернальностью Ким Зелигзон
И принижен я, и обужен.
Стало сердце моё, как желе,
Где томится куриная ножка.
Я с горчинкою пью бужоле,
А другого хочу хоть немножко…
Уж не стану широким вовек,
Сколько б устриц с сотерном ни пробовал —
Остроты Вашей пламенный снег
И глинтвейн обращает в хлёбово…
Может, внешне я тот же Фанфан,
Заедаю рокфором шабли —
Но сердечных побед чемодан
Унесло, будто лодку в отлив.
Что мне вкрадчивость тайн Тюильри,
Что мне бархатный лоск Фонтенбло —
Если бликом смущённой зари
Ким не тронет Тюльпану стебло?
Сердоликовые бусы
Любимой Kim Seligsohn.
Быть царём не по мне — даю слово я.
Шансонье не в ладах с Валуа.
Я — иной! — вас одел бы в лиловое,
Из нарциссов бы сплёл вам боа.
Вы мне нравитесь трепетно-дикою,
Вашей шейке пошёл бы янтарь.
На серёжки бы дал сердолики я.
Не тушуйтесь: я всё-таки царь.
Я сравню вас с весеннею вишнею
И, цветя, обовью гладкий стан…
Объяснять дале вроде излишне:
Вы же видите — не истукан.
Мои кольца и впрямь как опасны.
Снисходительный дарите вздох?
Ваши губки в усмешке прекрасны!
Царь я, царь без подколки — Горох.
Соловьиное подворье
Где базар у дороги железной,
Где редиска и в бочке квас,
По ночам где палят из обрезов,
Там баллада моя началась.
Это место зовётся баном —
Не деревня, не город, не стан…
Весь в бараках, сараях и ямах,
Мой непонято-выспренний бан.
У помойки на сваленных шпалах
В будний вечер, в воскресный день
Гомонится народ бывалый,
Огурцом заедает портвейн.
Там селёдочный хвост и картошка
Обессмертили праздничный стол,
В самогонной страде суматошной
Облегчает похмелье рассол.
Там мазутом подёрнуты лужи,
Свищут камни в глаза поездам…
Никому ты на свете не нужен,
Мой обвенчанный с вечностью бан!
Как и ты, я без роду и племени,
Не начала творю, не концы…
Мне поют о раздробленном времени
Паровозы — твои гонцы.
И когда выйду в жители палубы
В океан сеять пепел за борт,
Мне проглянет в закате опаловом
Несравненный банской натюрморт.
Бугуруслан, 1973
* * *
В умильной юности любил я чемоданы,
Вино картлинское и к плову крепкий чай.
Вели знакомства из вагона-ресторана
В сады восточные, где зрела алыча.
Барашек жареный, халва, медовый финик,
Зурна и вычурность экстазных лебедей!
Играл я в шахматы не хуже, чем Ботвинник,
И побеждал всегда в погонах дупелей.
Но только сказочной в нетронутой печали
Осталась юная на ложе из цветов…
Бакланы толпами послушно припадали
К стопам неслыханно преступной из бабцов.
Тарту, 1979
* * *
В винный я бочонок
Сок налью алоэ:
Явится волчонок
Горечь пить со мною.
Мой невинноокий,
Томный и лукавый!
Уж неодинокий —
Я сосу отраву…
Не желаю — грубо,
Не хочу и лада.
Блещущие губы —
О, как вас мне надо!
Поведи на царство,
Где цветёт алоэ,
Где таятся яства
Ветреного зноя.
Пусть бы ландыш чистый
Ножка попирала!
Хищник бархатистый —
Дар для пъедестала.
Я склонюсь по-рабски —
Прикажи, волчонок! —
Выпью без опаски
Пустоты бочонок…