Чем удивила меня Янка? Звучанием изначально акустической балладно-кантровой лирики в электричестве - когда мне потом притащили альбом. На фоне рокочущего Егорова баса, атональной гитары второго плана Янкино пение, нисколько не утратив проникновенности, обрело разнообразие, объемность и еще большую притягательную энергию. Действительно прекрасную обволакивающую ауру не сдержала даже общая кастрюльность записи.
Чем восхитила меня Янка? Текстами, текстами и еще раз текстами. Завораживающим сочетанием недамского размаха и эпичности с щемящим лиризмом. Слова "Особого резона", "От большого ума", "Берегись" я бы напечатала карабкающейся вверх лесенкой - каждая следующая фраза неожиданней и круче предыдущей. С замиранием у сердца ждешь, что вот сейчас дыхание у Янки кончится, и она споткнется на какой-нибудь банальной "рыбе". Но тут вклинивается издевательски-абсурдное "знамя на штык, козел в огород" - и вся эта чудная пирамида вместо того, чтобы развалиться на куски, уплывает неведомо куда, и уже "параллельно пути черный спутник летит" - все завертелось по новой.
После Башлачева мне не доводилось слышать ничего столь своевольно и в то же время стройно сложенного, возникающего как бы единым духом, сразу и целиком. Так воспринимаются не только отдельные лучшие вещи. Все песни текут как один монолог -исповедь, звучащий на разные лады, с разной долей откровенности и внятности - не только для слушателя, но и для самого автора. Наверное.
Лексика, обороты, спонтанный разнобой Янкиных стихов ассоциируются прежде всего с двумя вещами. Как исток - фольклор во всех смыслах этого слова - от традиционного до совкового. Как источник - тот же фольклор, но опосредованный поэзией Башлачева. К счастью, неизмеримо преобладает первое, причем даже не как литературный образец, а как способ чувствовать и соотносить внутреннее и внешнее. Некоторые вещи поэтому трудно назвать стихами. "Под руки в степь, в уши о вере, в ноги потом стаи летят. К сердцу платок, камень на шею, в горло - глоток, - и в самом конце изнемогающий всхлип - может простят". Это вряд ли сочинено, но сложилось само и захватывает не словами с отдельным смыслом, а магической значимостью целого, как причитание, плач или заклинание.
Янкины взаимоотношения с совковым фольклором выходят за рамки обычного для рок-поэзии соцартистского иронизирования над лживыми мифами. Вербальные клише - от патетически-патриотического "Вперед за Родину в бой" до безобидного школьного "железного Феликса" и уж совсем общеупотребительного "особого отдела" (и вообще особого чего бы то ни было) складываются в блоки так, что сквозь их привычную стертость и обеззвученность проступает жуткая изначально бесчеловечная суть. На этом мрачном эффекте целиком построен текст "Особого резона" - одной из самых сильных и законченных вещей альбома.
Не знаю, какие импульсы преобладают в янкином творчестве, но иногда кажется, что она лишь добросовестно записывает зрительные впечатления. За фантастическими строчками с зашифрованным смыслом возникает очень определенный ряд зрительных образов, словно увиденных сверху, с полета, с движения. Невозможно отделаться от ощущения, что ты не столько слышишь и понимаешь, сколько видишь и оказываешься вовлеченным в воображаемое пространство. Будь я художником, не удержалась бы и проиллюстрировала, например, "Декорации" ("Фальшивый крест на мосту сгорел"), хотя бы в такой работе оказалось бы мало самостоятельной ценности - ввиду заданности центрической композиции и густого контрастного колорита.
Впрочем, архаичный метод иллюстрирования для Янки не годится: "На черный день" - не картина, а динамичная смена кадров видеоклипа. А лирически-гротесковый сюжет "По трамвайным рельсам" так и просится в параллельное кино: готовый сценарий с энергичной мрачновато-интригующей завязкой, захлебывающимся отчаянием погони в кульминации и обреченной застылостью финала. С предельной краткостью обозначены не только зловещий удушливый пейзаж, предрешенность конца героев и темп развития действия, но даже резкий монтажный перепад: "Ты увидишь небо, я увижу землю на твоих подошвах". Сценаристу удалось стать режиссером и оператором своего фильма.
...Янку принято сравнивать с Джанис Джоплин. По-моему, в этом мало смысла - правда, в сопоставлении с отчественными рок -дамами его еще меньше. Монументальность Янкиного стиля заставляет увидеть и в Насте и в Инне в лучшем случае кружевниц.
Обращаясь все же к Янке с Джанис, думается, что при сопоставимой силе темпераментов они являют собой два принципиально разных способа общения с людьми. Джанис - это западная раскованность, эмоциональность, открытость чувств - вплоть до самозабвенно-смертельной экзальтации. У Янки, впитавшей славянские традиции, напряжение и боль прорываются сквозь сдержанность, почти строгость исполнения, покой - лишь тогда, когда сдержать их уже действительно невозможно.
Чем потрясла меня Янка? Истинной трагичностью творчества, необыкновенной вообще для рока конца 80-х. Вред совкового бытия, мрачность урбанистических закоулков и затерянность в них человека в янкиной интерпретации выглядят не иронической чернухой, не мрачным фарсом, а именно тем, что в классические времена называлось высокой трагедией. Даже совершенно матерные куплеты: "Я повторяю десять раз и снова" - звучат трогательно, горестно и чисто.
Трогательно, горестно и чисто...
ЯНКА: Почему я не даю интервью
...Я вообще не понимаю, как можно брать-давать какие-то интервью. Я же могу наврать - скажу одно, а через десять минут - совсем другое. А потом все будут все это читать. Ведь человек настоящий только когда он совсем один - когда он хоть с кем-то, он уже играет. Вот когда я болтаю со всеми, курю разве это я? Я настоящая только когда одна совсем или когда со сцены песни пою - даже это только как если, знаешь, когда самолетик летит, пунктирная линия получается - от того, ЧТО ЕСТЬ НА САМОМ ДЕЛЕ.