Пыль, прах земли, мой сын, терзает Но-Амон
Ночь велика, отец, бессменна тишина.
То мщенья ночь, мой сын, а мщенья ночь страшна.
Стрелой по Но-Амон помчалась рысь стремглав,
Зверь бродит в городе! Кольцо с ноздрей сорвав,
Рванулся бык и пал и снова встал; впотьмах
На черной шкуре кровь, как пламя на углях,
С цепи сорвавшись, псы безумные бегут.
И кто-то крикнул: волк! И, словно в цирке кнут
Страх только подал знак – короткий свист судьбы –
И кони, опьянев, взметнулись на дыбы
И в свалке дьявольской все кругом понеслись, –
Зверь, скот и человек в побоище сплелись.
Мелькают зуб и нож – как сквозь туман гонец.
Отец, – воскликнул сын. Мой сын, – сказал отец.
Отец, когтистый сброд – шакал, орел и волк –
Вонзает клык и клюв. Домашний скот умолк.
Оставь меня, отец, уйди и не клонись...
Отец, отец родной! Ты выглядишь как рысь.
Мой первенец, у всех переменились лики.
И в людях и в скоте сверкают рысьи лики,
И не покинет этот лик века, века
Младенца колыбель и ложе старика.
Отец, скот рвет себя, он в клочья превращен.
Сын, рыси глаз горит над городом Амон.
Отец, в глазах его уж высохла слеза.
Сын, многое еще увидят те глаза.
Свет факелов, Амон. Он крив, он извращен!
Свет факелов! В нем гнев и радость, Но-Амон!
Амон, ты блеск и мгла. Амон, ты – смерть и мор,
Ты – в гневе женщина, ты – в свете молний бор.
Как часто человек, сглотнув терзаний крик,
Бежит, чтоб обрести веселья краткий миг.
Но в эту ночь чумы не умолкает пир.
Весельем славен он на весь обширный мир.
Амон, свет факелов, веселием горя,
Пройдет материки, переплывет моря
Из рода в род... Незрим, незрим его конец.
Отец, – воскликнул сын. Мой сын, – сказал отец.
Отец, от трупов дым клубится из костров.
Отец, мне хочется разгула и пиров,
И шуток, и забав, и плясок, и проказ.
Мне радость дай, отец, увидеть хоть бы раз.
Мой первенец, мой сын, веселье – дар небесный,
Но нас оно разит страшнее кар небесных.
Дай Бог нам, сын родной, той радости не знать,
Которой вопль – отец, а ужас – ее мать.
Отец, во мне звенит свирели перелив.
Сын, в факельном огне Амон чудесней див.
Бьет барабан, отец, под звуки медных труб.
Сын, в стенах Но-Амон само веселье – труп.
Блестит луна, легка. Амон, ты онемел.
И серебристый луч – позорища предел.
И сжаты все уста. Кто взглянет только раз,
Испуганно сомкнет ресницы темных глаз.
На стенах, по дворам разостлан язвы слой,
Зелено-розовый с зернистой белизной.
И на плоти людской зардели жемчуга.
И плоть твоя не плоть, а острый нож врага.
Амон, проказой все в тебе поражено:
Молчание друзей, сон улиц и вино.
Свирели плач – созвучья чистого венец...
Отец, – воскликнул сын. Мой сын, – сказал отец.
Отец, в потоках рек пожар мой погаси.
Сгораю, я, отец, избавь меня, спаси!
Из пламени, отец, язвящего огня
Неси меня к заре, к заре иного дня.
Мой первенец, мой сын, к спасенью нет дороги.
Нам некуда бежать, проказа на дороге.
Сомкни глаза, и ясным станешь как хрусталь.
Не жди утра вдали. Покрыта язвой даль.
Отец, на всем живом цветистых язв узор.
Луною в Но-Амон, сын, освещен позор.
Смеясь, отец, луна плывет легка, легка...
И на младенца, сын, глядит издалека.
Вдруг раскололась ночь. И разом пала ниц,
И покатился град, как сонмы колесниц,
И засверкала мгла, и сумрак распылен.
В разрухе и красе, Амон, ты оголен.
Вся твердь – живой поток убийственных камней.
И хлещет землю град, что миг – то все сильней.
В глубинах льдин огонь. И раненая тварь,
Упавши, мечется. О, твердь, сильней ударь!
В глубинах льдин огонь. А над потоком льет
И, заглушая крик, по головам он бьет.
Он бьет, хоть на земле уж распростерт беглец...
Отец, – воскликнул сын. Мой сын, – сказал отец.
Отец, кишит зверьми все небо, как леса.
Пусть соколом взлечу, отец, я в небеса.
Швырни меня, отец. Расплющусь я как вошь!
Отец, хаос настал. Отец, чего ты ждешь?
Мой первенец, мой сын, хаоса нет, законы
Царят на свете, сын, железные законы.
И лишь рассеется дым павших государств,
Завидят их не раз сквозь груды пепла царств,
Отец, струится кровь твоя, как едкий яд.
Железные законы, сын, на нас глядят.
Последний из птенцов, отец, в ночи убит.
И враг наш в эту ночь рыдает, сын, навзрыд.
Но бедствий океан тем не иссяк, Амон.
Как на посмешище ты будешь обнажен.
От крови отсчитав семь кар, в восьмой ночи
Твой облик извратит сонм полчищ саранчи,
И все зеленое сотрут с лица земли.
Народ столь крохотный тебя, Амон, палит.
Когда ветра пустынь иссушат лист дотла,
От весен и от зим останется зола.
Утратишь разум ты. Забыт и одинок,
Взывает к небесам трепещущий сверчок.
Лишь о тебе грустит печальный сей певец...
Отец, воскликнул сын. Мой сын, – сказал отец.
Отец, где город тот? Где лес, роса и новь?
Они мне чудятся во сне сквозь град и кровь,
Сквозь них лик матери глядит в меня с небес.
Но саранча прошла, и образ тот исчез.
Мой первенец, так стерлись родина и образ,
Дабы больней любить ее изъятый образ.
У нас в очах она, как черная зола.
У нас в сердцах она, как голубок бела.
Отец, из-за окна гляжу я на Амон.
Как камыши, мой сын, наш город оголен.
Последний лепесток пристал, отец, к песку.
Целует землю, сын, он на своем веку.
Тьма грянула, Амон. Не сумерки, не тень –
Мрак черный и слепой затмил внезапно день.
И тщетно из всех сил ты расширяешь зрак,
Дни покорились тьме, и их окутал мрак.
И покрывает он деяния племен,
Слух коих столь ласкал свирели нежный звон.
То мрак, что из давно минувших дел и дней
В музеях дребезжит осколками камней.
Ночь бдения, Амон. Недвижима, тиха.
Свершилось все, Амон. Разумно, без греха.
Лишь мальчик в колыбели сед, словно мудрец...
Отец, – воскликнул сын. Мой сын, – сказал отец.
Отец, где ты, отец? Я весь окутан мглой.
Ощупай ты меня, отец, отец родной.
Не покидай меня, и, тьме наперекор,
Воспрянем к свету мы, как птицы с выси гор.
Мой первенец, мой сын, не разлучит нас сумрак;
Он сковывает нас слепым стенаньем, сумрак.
Рыданьем, гневом, сын, мы сплочены поднесь.
Не здесь начало их, и их конец не здесь.
Отец, взлетим, отец, туда, где яркий свет.
Засветится, мой сын, Амон светлей комет.
На нас, отец, Амон взирает из руин.
Твоя ночь близится. Готовься к ней, мой сын.
Вернись, звезда пришельца. Обагрись, Амон.
Царевна-жаба, сядь под стенами на трон.
Воскресни, прах земной! Смотри: то явь, не сны.
Стой, рысь! На зрелище вы все приглашены.
Глядите ж! Лунным светом ночь озарена.
Огонь чумы, гори! Лунная ночь ясна.
Ты, язва, веко вновь приподыми свое.