Стихии Войны
Стихии Войны
Огонь
Война кончилась. Вдруг.
- Кто выиграл?.. Ребятки...Ребятишки...Кто выиграл?!
- Чей это там стяг развернули?!
- Победоносные трубы - откуда, ты слышишь? Откуда ветер?!
- Кто там кричит? Кто празднует?!
- Наши? Или чужие?..
- Ребятки...Ребятишки!.. Вы где? Я вас не вижу...
Война кончилась. Но совсем не так, как представлялось горячим головам. Как-то слишком внезапно, слишком посреди слова. Залпа. Никто из нас - из последнего взвода смертников - не успел даже стряхнуть с плащей соленой пыли заскорузлых слез. Наступающий на нас зеркальный - такой же измученный и беспощадный в своей животной усталости - вражеский отряд отхлынул, подобно морскому отливу. Обнажая умерших еще до схватки - умерших от измождения и по милости богов - воинов, бедолаг, какие пали и у наших стертых в черные мозоли ноги. Мы умирали уже не под ударами друг друга, а под весом осыпавшегося нам на плечи пепла.
Что же до меня...
- Эй, Огарок! Что с тобой? Не слышишь, что ли? Трубы зовут! Побежали!..
И мы правда побежали. Вверх по красному склону, залитому кровью, навстречу красному небу и солнцу, будто раскаленному в горне медному кругляшу. Жара я не чувствовал, хоть и потел нещадно. На самом деле, я уже ничего не чувствовал. Только горячий воздух, под которым в кровь трескались губы и обугливались пальцы. И если бы я не привык за ход чудовищной войны к огню и его поцелуям, то давно уже сошел бы с ума. Но я привык, и, возможно, только благодаря этому и выжил.
- Быстрей, поднажми, Огарок! В первых рядах будем! Увидим наших генералов, наши стяги!..
Я не знал мальчишку, который почему-то называл меня Огарком. Не узнавал я и формы парня, и заляпанных бурой грязью нашивок на мундире тоже не узнавал. Молодой боец, белоголовый и светлоокий, легкий, хоть и с перебитой левой ногой - но очень ловко скачущий на «костыле», привязанном пониже колена - он вцепился в меня, как в родного брата, и все приговаривал:
- Давай, еще чуть-чуть, Огарочек...Мы должны это увидеть!.. Это для нас они трубят! Для нас - слышишь? Мы не зря...Все, оказывается, было не зря!..
Мимо, объятые лихорадочным весельем, бежали немногочисленные выжившие. Нет, не бежали - летели, как израненные, но все еще верющие в теплые края птицы. Искры, прыснувшие из костра - восторг! Вверх! Вверх! Вокруг нас - горящие траншеи, огрызки фитилей, разбитые фонари, головешки ночных костров и - и солнце! Медный кругляш - медаль каждому из нас за то, что выжил.
Помятые телом и душой, красные и черные, в пепле и потрохах, босоногие, в грязных бинтах и все настолько ошалевшие, что не могли связать двух слов - мы бежали в гору, ревя, подобно огню, взбиравшемуся по золотому посеву, и я вместе с ними, дурной и пьяный от невероятности происходившего. Вверх! Ввысь! Выше!
- Ребятки!..Ребятки! - испуганно и одновременно счастливо кричал безногий, которого, бросив на носилки, тоже зачем-то тащили за собой. Ослепший, изрезанный осколками, но отказывавшийся умирать, он запел:
- Сквозь холод стали и жар друга крови
Прошли мы горящими мостами,
По углям разоренной отчизны,
По трупам сестер и матерей
Мы прокляты вечно, мы - смертный отряд!
Заканчивали страшный марш мы уже все вместе, захлебываясь слезами и больше крича, чем пропевая нехитрый мотив. Никому не хватило сил и мужества признать, что, вступая под стяг последнего отряда, мы все надеялись, что, божьей милостью, пронесет...Что снаряд пройдет мимо, что в решающий момент засыплет землей, а не картечью. Мы надеялись, но не верили собственными надеждам. А теперь пожарище раздирало грудь, переполненные дикой радостью сердца скакали и бились, как мотыльки о стекло фонаря. Ввысь! Нас несло ввысь не ногами, не крутыми склонами, а пламенным воодушевлением.
- Мы прокляты вечно, мы - смертный отряд...
Наконец, мы оседлали холм. И захлебистое пение обрубило. Наступила тишина, в которой только безногий слепец продолжал сипло выть:
- Мы прошли горящими мостами,
Мы несли свой стяг до адских врат...
То, что открылось нам с вершины, оказалось даже ужасней, чем ночная осада в Речно-Озерной компании, когда на нас выпустили целый рой черных «голубок» - горшков с огненной смесью, вызывающей чумные язвы по всему телу. Многие тогда превратились в месиво гниющей на глазах плоти, прожженной стали и вопящего ужаса...Ужаса в наших - и особенно моих - глазах. Тогда-то я и почернел сердцем. Тогда же перестал ощущать и жар.
Но на этот раз, зарыдал даже я - Огарок, изъеденный бубонами забвенный Никто...
Воздух
Война кончилась. Сама. Но не нашими - и не их - силами. Закончилась внезапно, посреди требушетного залпа. И так категорично, что никто уже ни на что не мог пожаловаться. Не было надобности капитулировать, стало нечем подписывать пакты о разделении искалеченных территорий. Трибунал так и не вынес ни одного приговора. Кому? Разве что тем стервятникам, которые теперь живились языками наших гордых генералов.