Пушкин Александр Сергеевич
Стихотворения 1827
А.С. Пушкин
Полное собрание сочинений с критикой
СТИХОТВОРЕНИЯ 1827
Во глубине сибирских руд Храните гордое терпенье, Не пропадет ваш скорбный труд И дум высокое стремленье.
Несчастью верная сестра, Надежда в мрачном подземелье Разбудит бодрость и веселье, Придет желанная пора:
Любовь и дружество до вас Дойдут сквозь мрачные затворы, Как в ваши каторжные норы Доходит мой свободный глас.
Оковы тяжкие падут, Темницы рухнут - и свобода Вас примет радостно у входа, И братья меч вам отдадут.
СОЛОВЕЙ И РОЗА.
В безмолвии садов, весной, во мгле ночей, Поет над розою восточный соловей. Но роза милая не чувствует, не внемлет, И под влюбленный гимн колеблется и дремлет. Не так ли ты поешь для хладной красоты? Опомнись, о поэт, к чему стремишься ты? Она не слушает, не чувствует поэта; Глядишь, она цветет; взываешь - нет ответа.
ЭПИГРАММА.
(ИЗ АНТОЛОГИИ)
Лук звенит, стрела трепещет, И клубясь издох Пифон; И твой лик победой блещет, Бельведерский Аполлон! Кто ж вступился за Пифона, Кто разбил твой истукан? Ты, соперник Аполлона, Бельведерский Митрофан.
* * *
Есть роза дивная: она Пред изумленною Киферой Цветет румяна и пышна, Благословенная Венерой. Вотще Киферу и Пафос Мертвит дыхание мороза Блестит между минутных роз Неувядаемая роза...
<ЕК. Н. УШАКОВОЙ.>
Когда бывало в старину
Являлся дух иль привиденье,
То прогоняло сатану
Простое это изреченье:
"Аминь, аминь, рассыпься!". В наши дни Гораздо менее бесов и привидений; Бог ведает, куда девалися они.
Но ты, мой злой иль добрый гений
Когда я вижу пред собой Твой профиль и глаза, и кудри золотые,
Когда я слышу голос твой
И речи резвые, живые
Я очарован, я горю
И содрогаюсь пред тобою,
И сердцу, полному мечтою,
"Аминь, аминь, рассыпься!" говорю.
КНЯГИНЕ З. А. ВОЛКОНСКОЙ.
Среди рассеянной Москвы, При толках виста и бостона, При бальном лепете молвы Ты любишь игры Аполлона. Царица муз и красоты, Рукою нежной держишь ты Волшебный скипетр вдохновений, И над задумчивым челом, Двойным увенчанным венком, И вьется и пылает гений. Певца, плененного тобой, Не отвергай смиренной дани, Внемли с улыбкой голос мой, Как мимоездом Каталани Цыганке внемлет кочевой.
<КН. П. П. ВЯЗЕМСКОМУ.>
Душа моя Павел, Держись моих правил: Люби то-то, то-то, Не делай того-то. Кажись, это ясно. Прощай, мой прекрасный.
<ЕК. Н. УШАКОВОЙ>
В отдалении от вас С вами буду неразлучен, Томных уст и томных глаз Буду памятью размучен; Изнывая в тишине, Не хочу я быть утешен, Вы ж вздохнете ль обо мне, Если буду я повешен?
* * *
В степи мирской, печальной и безбрежной Таинственно пробились три ключа: Ключ Юности, ключ быстрый и мятежный Кипит, бежит, сверкая и журча. Кастальской ключ волною вдохновенья В степи мирской изгнанников поит. Последний ключ - холодный ключ Забвенья Он слаще всех жар сердца утолит.
АРИОН
Нас было много на челне; Иные парус напрягали, Другие дружно упирали В глубь мощны веслы. В тишине На руль склонясь, наш кормщик умный В молчаньи правил грузный чолн; А я - беспечной веры полн Пловцам я пел.... Вдруг лоно волн Измял с налету вихорь шумный .... Погиб и кормщик и пловец! Лишь я, таинственный певец, На берег выброшен грозою, Я гимны прежние пою И ризу влажную мою Сушу на солнце под скалою.
АНГЕЛ.
В дверях эдема ангел нежный Главой поникшею сиял, А демон мрачный и мятежный Над адской бездною летал.
Дух отрицанья, дух сомненья На духа чистого взирал И жар невольный умиленья Впервые смутно познавал.
"Прости, он рек, тебя я видел, И ты недаром мне сиял: Не вс° я в небе ненавидел, Не вс° я в мире презирал".
* * *
Какая ночь! Мороз трескучий, На небе ни единой тучи; Как шитый полог, синий свод Пестреет частыми звездами. В домах вс° темно. У ворот Затворы с тяжкими замками. Везде покоится народ; Утих и шум, и крик торговый; Лишь только лает страж дворовый Да цепью звонкою гремит.
И вся Москва покойно спит, Забыв волнение боязни. А площадь в сумраке ночном Стоит, полна вчерашней казни. Мучений свежий след кругом: Где труп, разрубленный с размаха, Где столп, где вилы; там котлы. Остывшей полные смолы; Здесь опрокинутая плаха; Торчат железные зубцы, С костями груды пепла тлеют, На кольях, скорчась, мертвецы Оцепенелые чернеют... [Недавно кровь со всех сторон Струею тощей снег багрила,] И подымался томный стон, Но смерть коснулась к ним, как сон Свою добычу захватила. Кто там? Чей конь во весь опор По грозной площади несется? Чей свист, чей громкий разговор Во мраке ночи раздается? Кто сей? - Кромешник удалой. Спешит, летит он на свиданье, В его груди кипит желанье. Он говорит: "Мой конь лихой, Мой верный конь! лети стрелой! Скорей, скорей!..." Но конь ретивый Вдруг размахнул плетеной гривой И стал. Во мгле между столпов На перекладине дубовой Качался труп. Ездок суровый Под ним промчаться был готов. Но борзый конь под плетью бьется, Храпит, и фыркает, и рвется Назад. "Куда? мой конь лихой! Чего боишься? Что с тобой? Не мы ли здесь вчера скакали, Не мы ли яростно топтали, Усердной местию горя, Лихих изменников царя? Не их ли кровию омыты Твои булатные копыты! Теперь ужель их не узнал? Мой борзый конь, мой конь удалый. Несись, лети !..." И конь усталый В столбы проскакал.
* * *
Весна, весна, пора любви, Как тяжко мне твое явленье, Какое томное волненье В моей душе, в моей крови... Как чуждо сердцу наслажденье... Вс°, что ликует и блестит, [Наводит] скуку и томленье.
-
Отдайте мне метель и вьюгу И зимний долгой мрак ночей.
<КИПРЕНСКОМУ.>
Любимец моды легкокрылой, Хоть не британец, не француз, Ты вновь создал, волшебник милый, Меня, питомца чистых Муз, И я смеюся над могилой, Ушед на век от смертных уз.
Себя как в зеркале я вижу, Но это зеркало мне льстит. Оно гласит, что не унижу Пристрастья важных Аонид. Так Риму, Дрездену, Парижу Известен впредь мой будет вид.
АКАФИСТ ЕКАТЕРИНЕ НИКОЛАЕВНЕ КАРАМЗИНОЙ.
Земли достигнув наконец, От бурь спасенный провиденьем. Святой владычице пловец Свой дар несет с благоговеньем. Так посвящаю с умиленьем Простой, увядший мой венец Тебе, высокое светило В эфирной тишине небес, Тебе, сияющей так мило Для наших набожных очес.
ПОЭТ.
Пока не требует поэта К священной жертве Аполлон, В заботах суетного света Он малодушно погружен; Молчит его святая лира; Душа вкушает хладный сон, И меж детей ничтожных мира, Быть может, всех ничтожней он.
Но лишь божественный глагол До слуха чуткого коснется, Душа поэта встрепенется, Как пробудившийся орел. Тоскует он в забавах мира, Людской чуждается молвы, К ногам народного кумира Не клонит гордой головы; Бежит он, дикой и суровый, И звуков и смятенья полн, На берега пустынных волн, В широкошумные дубровы...
* * *
Близ мест, где царствует Венеция златая, Один, ночной гребец, гондолой управляя, При свете Веспера по взморию плывет, Ринальда, Годфреда, Эрминию поет. Он любит песнь свою, поет он для забавы, Без дальных умыслов; не ведает ни славы, Ни страха, ни надежд, и тихой музы полн, Умеет услаждать свой путь над бездной волн. На море жизненном, где бури так жестоко Преследуют во мгле мой парус одинокой, Как он, без отзыва утешно я пою И тайные стихи обдумывать люблю.
ИЗ ALFIERI.
Сомненье, страх, порочную надежду Уже в груди не в силах я хранить; Неверная супруга я Филиппу И сына я его любить дерзаю!... Но как же зреть его и не любить? Нрав пылкий, добрый, гордый, благородный, Высокий ум, с наружностью прекрасной Прекрасная душа... Зачем природа И небеса таким тебя создали? Что говорю? Ах! так ли я успею Из глубины сердечной милый образ Искоренить? - О, если пламень мой Подозревать он станет! Перед ним Всегда печальна я; но избегаю Я встречи с ним. Он знает, что веселье В Испании запрещено. Кто может В душе моей читать? Ах, и самой Не можно мне. И он, как и другие, Обманется - и станет, как других, Он убегать меня... Увы, мне, бедной!... Другого нет мне в горе утешенья, Окроме слез, и слезы - преступленье. Иду к себе: там буду на свободе... Что вижу? Карл! - Уйдем, мне изменить И речь, и взор - вс° может: ах, уйдем.