Пушкин Александр Сергеевич
Стихотворения 1835
А.С. Пушкин
Полное собрание сочинений с критикой
СТИХОТВОРЕНИЯ 1835
(ИЗ АНАКРЕОНА). (отрывок)
Узнают коней ретивых По их выжженным таврам, Узнают парфян кичливых: По высоким клобукам; Я любовников счастливых Узнаю по их глазам: [В них сияет пламень томный Наслаждений знак нескромный.]
ОДА LVI. (ИЗ АНАКРЕОНА)
Поредели, побелели Кудри, честь главы моей, Зубы в деснах ослабели, И потух огонь очей. Сладкой жизни мне немного Провожать осталось дней: Парка счет ведет им строго, Тартар тени ждет моей. Не воскреснем из-под спуда, Всяк навеки там забыт: Вход туда для всех открыт Нет исхода уж оттуда.
ОДА LVII.
Что же сухо в чаше дно? Наливай мне, мальчик резвый, Только пьяное вино Раствори водою трезвой. Мы не скифы, не люблю, Други, пьянствовать бесчинно: Нет, за чашей я пою Иль беседую невинно.
* * *
Юношу, горько рыдая, ревнивая дева бранила;
К ней на плечо преклонен, юноша вдруг задремал. Дева тотчас умолкла, сон его легкий лелея.
И улыбалась ему, тихие слезы лия.
* * *
Что белеется на горе зеленой? Снег ли то, али лебеди белы? Был бы снег - он уже<?> бы растаял, Были б лебеди - они б улетели. То не снег и не лебеди белы, А шатер Аги Асан-аги. Он лежит в нем, весь люто изранен. Посетили его сестра и матерь, Его люба не могла, застыдилась. Как ему от боли стало легче, Приказал он своей верной любе: "Ты [не] ищи меня в моем белом доме, В белом доме, ни во всем моем роде". Как [услышала] мужнины речи, Запечалилась бедная Кадуна. Она слышит, на двор едут кони; Побежала Ас<ан>-агиница, Хочет броситься, бедная, в окошко, За ней вопят две милые дочки: "Воротися, милая мать наша, Приехал не муж Асан-ага, А приехал брат твой Пинтор<ович><?>." Воротилась Асан-агиница, И повисла она брату на шею "Братец милый, что за посрамленье! Меня гонят от пятерых деток."
ПОЛКОВОДЕЦ.
У русского царя в чертогах есть палата: Она не золотом, не бархатом богата; Не в ней алмаз венца хранится за стеклом: Но сверху до низу, во всю длину, кругом, Своею кистию свободной и широкой Ее разрисовал художник быстро-окой. Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадон, Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жен, Ни плясок, ни охот, - а вс° плащи, да шпаги, Да лица, полные воинственной отваги. Толпою тесною художник поместил Сюда начальников народных наших сил, Покрытых славою чудесного похода И вечной памятью двенадцатого года. Нередко медленно меж ими я брожу И на знакомые их образы гляжу, И, мнится, слышу их воинственные клики. Из них уж многих нет; другие, коих лики Еще так молоды на ярком полотне, Уже состарелись и никнут в тишине Главою лавровой...
Но в сей толпе суровой Один меня влечет всех больше. С думой новой Всегда остановлюсь пред ним - и не свожу С него моих очей. Чем долее гляжу, Тем более томим я грустию тяжелой.
Он писан во весь рост. Чело, как череп голый, Высоко лоснится, и, мнится, залегла Там грусть великая. Кругом - густая мгла; За ним - военный стан. Спокойный и угрюмый, Он, кажется, глядит с презрительною думой. Свою ли точно мысль художник обнажил, Когда он таковым его изобразил, Или невольное то было вдохновенье, Но Доу дал ему такое выраженье.
О вождь несчастливый!... Суров был жребий твой: Вс° в жертву ты принес земле тебе чужой. Непроницаемый для взгляда черни дикой, В молчаньи шел один ты с мыслию великой, И в имени твоем звук чуждый не взлюбя, Своими криками преследуя тебя, Народ, таинственно спасаемый тобою, Ругался над твоей священной сединою. И тот, чей острый ум тебя и постигал, В угоду им тебя лукаво порицал... И долго, укреплен могущим убежденьем, Ты был неколебим пред общим заблужденьем; И на полу-пути был должен наконец Безмолвно уступить и лавровый венец, И власть, и замысел, обдуманный глубоко,И в полковых рядах сокрыться одиноко. Там, устарелый вождь! как ратник молодой, Свинца веселый свист заслышавший впервой, Бросался ты в огонь, ища желанной смерти, Вотще! - (1) .......................................... ..........................................
О люди! Жалкий род, достойный слез и смеха! Жрецы минутного, поклонники успеха! Как часто мимо вас проходит человек, Над кем ругается слепой и буйный век, Но чей высокий лик в грядущем поколенье Поэта приведет в восторг и в умиленье!
ТУЧА.
Последняя туча рассеянной бури! Одна ты несешься по ясной лазури. Одна ты наводишь унылую тень, Одна ты печалишь ликующий день.
Ты небо недавно кругом облегала, И молния грозно тебя обвивала; И ты издавала таинственный гром И алчную землю поила дождем.
Довольно, сокройся! Пора миновалась, Земля освежилась, и буря промчалась, И ветер, лаская листочки древес, Тебя с успокоенных гонит небес.
ИЗ А. ШЕНЬЕ.
Покров, упитанный язвительною кровью, Кентавра мстящий дар, ревнивою любовью Алкиду передан. Алкид его приял, В божественной крови яд быстрый побежал. Се - ярый мученик, в ночи скитаясь, воет; Стопами тяжкими вершину Эты роет; Гнет, ломит древеса; исторженные пни Высоко громоздит; его рукой они В костер навалены; он их зажег; он всходит; Недвижим на костре он в небо взор возводит; Под мышцей палица; в ногах немейский лев Разостлан. Дунул ветр; поднялся свист и рев; Треща горит костер; и вскоре пламя, воя, Уносит к небесам бессмертный дух героя.
* * *
I.
На Испанию родную Призвал мавра Юлиан. Граф за личную обиду Мстить решился королю.
Дочь его Родрик похитил, Обесчестил древний род; Вот за что отчизну предал Раздраженный Юлиан.
Мавры хлынули потоком На испанские брега. Царство готфов миновалось, И с престола пал Родрик.
Готфы пали не бесславно: Храбро билися они, Долго мавры сомневались, Одолеет кто кого.
Восемь дней сраженье длилось; Спор решен был наконец: Был на поле битвы пойман Конь любимый короля;
Шлем и меч его тяжелый. Были найдены в пыли. Короля почли убитым, И никто не пожалел.
Но Родрик в живых остался, Бился он все восемь дней Он сперва хотел победы, Там уж смерти лишь алкал.
И кругом свистали стрелы, Не касаяся его, Мимо дротики летали, Шлема меч не рассекал.
Напоследок, утомившись, Соскочил с коня Родрик, Меч с запекшеюся кровью От ладони отклеил,
Бросил об земь шлем пернатый И блестящую броню. И спасенный мраком ночи С поля битвы он ушел.
II.
От полей кровавой битвы Удаляется Родрик; Короля опередила Весть о гибели его.
Стариков и бедных женщин На распутьях видит он; Все толпой бегут от мавров К укрепленным городам.
Все, рыдая, молят бога О спасеньи христиан, Все Родрика проклинают; И проклятья слышит он.
И с поникшею главою Мимо их пройти спешит, И не смеет даже молвить: Помолитесь за него.
Наконец на берег моря В третий день приходит он. Видит темную пещеру На пустынном берегу.
В той пещере он находит Крест и заступ - а в углу Труп отшельника и яму, Им изрытую давно.
Тленье трупу не коснулось, Он лежит окостенев, Ожидая погребенья И молитвы христиан.
Труп отшельника с молитвой [Схоронил] король, И в пещере поселился Над могилою его.
Он питаться стал плодами И водою ключевой; И себе могилу вырыл, Как предшественник его.
Короля в уединеньи Стал лукавый искушать, И виденьями ночными Краткий сон его мутить.
Он проснется с содроганьем, Полон страха и стыда; Упоение соблазна Сокрушает дух его.
Хочет он молиться богу И не может. Бес ему Шепчет в уши звуки битвы Или страстные слова.
Он в унынии проводит Дни и ночи недвижим, Устремив глаза на море, Поминая старину.
III.
Но отшельник, чьи останки Он усердно схоронил, За него перед всевышним Заступился в небесах.
В сновиденьи благодатном Он явился королю, Белой ризою одеян И сияньем окружен.
И король, объятый страхом, Ниц повергся перед ним, И вещал ему угодник: "Встань - и миру вновь явись.
Ты венец утратил царской, Но господь руке твоей Даст победу над врагами, А душе твоей покой".
Пробудясь, господню волю Сердцем он уразумел, И, с пустынею расставшись, В путь отправился король.
* * *
Менко Вуич грамоту пишет Своему побратиму: "Берегися, Черный Георгий, Над тобой подымается туча, Ярый враг извести тебя хочет, Недруг хитрый, Милош Обренович Он в Хотин подослал потаенно Янка младшего с Павл.<ом>