Усталых часов властелин.
Угли трещат неуверенно.
Сердце стучит: все потеряно!
Стучит: ты один, ты один!
II.
«Стучится в дверь рука упрямая…»
Стучится в дверь рука упрямая.
Войдите! Скучен мой досуг.
И дверь открыв, вошла Тоска моя,
Старинный, неизменный друг.
Подсела к жаркому камину ты
И смотришь на игру огня.
Зачем так строго брови сдвинуты?
Иль разлюбила ты меня?
Иль не с тобой часами длинными
Вели мы тихий разговор?
И кружевами паутинными
Усталый застилался взор.
И ночью, молчаливо-думная,
Склонившись ласково ко мне,
Не ты ли, кроткая, бесшумная,
Со мной рыдала в тишине?
1907
«Волной расплавленно-холодной…»
Волной расплавленно-холодной
Горит ручей,
В степи пустынной и бесплодной,
В степи моей.
Кругом поломанные травы,
Суха земля.
Вдали пленительной дубравы
Мои поля.
И жду, изведав солнца ярость,
Тоской объят,
Его пылающую старость,
Его закат.
1907
«Склоняется мой день простых и молчаливых…»
Склоняется мой день простых и молчаливых
Ненужных дел.
В томительных и пламенных отливах
Земных небес предел.
О злая скорбь моя! Пусть пурпурные крылья
Простер закат,
Но стоны злобные унынья и бессилья,
Как коршуны, парят.
И плавный их полет, уверенный и властный,
Быстрей, быстрей.
О злая скорбь души моей бесстрастной,
Сухой души мой.
Сбрось тягостную власть тоски твоей усталой,
Гори, гори!
О, никогда такой мучительной и алой
Я не видал зари!
1907
«Брезжит утро. Свет неверный тихой ночи метит грань…»
Брезжит утро. Свет неверный тихой ночи метит грань.
Дух упавший в бездну, слышит некий властный глас:
восстань!
А в пещере тесной, смрадной, в свод ширяяся крылом,
Нетопырь трусливо-жадный лик свой кроет перед днем.
В белом небе на востоке, словно лик задернув свой,
Розовея, чуть алея, солнце всходит над землей.
Но мгновение, и с лика скинув легкую чадру,
Вольно, радостно и дико мчится в ярую игру.
И на тихой сонной глади ставит яркую печать.
«Лучезарный Бог твой — Солнце!» — может каждый
прочитать.
«За темной рощей на лугу…»
За темной рощей на лугу
Горят огни Купальской ночи.
И красный свет слепит мне очи.
Я в сердце тайну берегу.
Тревоги полон суеверной,
Иду я чрез полночный сад.
И тени путь мой бороздят
Игрой причудливо-неверной.
Иду. И страха грудь полна,
И жуть огнем взыграла красным.
На небе чистом и бесстрастном
Стоит злорадная луна.
«Душа твоя, как тихий звон…»
Душа твоя, как тихий звон
Апрельских вечеров.
Страстей земных не будит он
Далекий чистый зов.
В росистом воздухе полей,
Над лесом, над рекой,
Лишь чутким ухом уловим,
Плывет в тиши святой.
И слышит радости обет
Усталая земля,
И внятно небесам, о чем
Поет, звенит, моля.
В прозрачно-светлой тишине
Безбольно гаснет зов.
Твоя душа, как тихий звон
На грани двух миров.
«Золотые вьются листья…»
Золотые вьются листья
В золотой веселой пляске.
Сколько мудрой, легкой грусти
В этих прыгающих блестках.
Солнце тоже очень мудро:
Знает, где ему проглянуть,
Посмотреть на эти игры
Не сквозь сосны, а сквозь клены.
Ветер свищет в легком тоне,
То затихнет, то зальется.
Золотой предсмертный танец
Золотых эпикурейцев.
«И все ж не уйду я из жизни…»
И все ж не уйду я из жизни:
Брожу по земле я и жду.
Не в дальней небесной отчизне,
Я здесь свое счастье найду.
Мне сон о свободе приснится,
Рассеется липкая мгла,
И в сердце сухое вонзится
Любви огневая стрела.
И сердце зажженное вспыхнет,
Как светоч смолистый во мгле,
И голос любимый окликнет
Меня на расцветшей земле.
«Здесь утверждаю жизнь мою…»
Здесь утверждаю жизнь мою,
Здесь не молю и не желаю.
И ничего не проклинаю,
И ничего я не люблю.
Как просто и светло вокруг!
Какою ясностью одеты
Слова, и люди, и предметы,
И ты, — как все, далекий — друг.
Мой взор встречает пустоту.
Он не обрадован, не ранен.
Мой ясный ум не затуманен.
Что дать ему, — ужель мечту?
Так ручеек долиной злачной,
Не отражая ничего,
Бежит… Как легкий ток его,
Как волны, становлюсь прозрачной.
Как сладко стать ребенком снова,
Гореть от непонятных снов,
Поверить в радостное Слово
И чутким ухом слышать зов.
В слезах горючих и нежданных
Болеть, скорбеть не о себе,
Молиться о далеких, странных
Чужой нерадостной судьбе.
«Вы опять подкрались незаметно…»
Вы опять подкрались незаметно,
Дни без дум, сомнений и тревог.
Все вокруг так тихо и приветно,
Сердцу радостному близок детский Бог.
Ветер клонит пожелтевший колос,
Тихо зыблет флаги на судах.
Вдалеке звенит твой робкий голос.
Я иду, замедлив робкий шаг.
Когда замерев,
Вершины дерев
Пред близкой грозой затихают
И (сумрачный час!),
Как слезы из глаз,
Янтарные листья роняют;
А там, вдалеке,
На светлой реке
Шумит городок незатейный,
Где бюргер бежит
(О, горестный вид!),
Спешит на обед свой семейный;
В осеннем саду
Сижу я и жду
(Меня тишина не обманет),
Как съежится мгла,
Взовьется стрела
И в сердце небесное грянет.
Навстречу бегу
Я вихрю-врагу,
Кружусь в золотом листопаде,
А ливень поет
(Песнь горных высот!),
Сечет меня спереди, сзади…
Ах, весь я промок,
Бегу в городок,
Спешу. Иль мне не торопиться?
Туда, где фонарь
Желтеет, как встарь.
Эй, кружку! Скорей! Не возиться!
Июльский день так прян и пышен
В убранстве, ярко-золоченом.
Пригоршню спелых красных вишен,
Смеясь, ты бросила в лицо нам.
Мы за тобою без дороги
Сквозь чащу лип и туй зеленых.
И смех в чертах притворно-строгих,
Вишневой кровью обагренных.
1907
I.
Мерцанье строгое полночных свеч.
Колонн порфировых тяжелый ряд.
И ты безжалостно заносишь меч.
И ты бестрепетно подносишь яд.
Струистым облаком плывет напев.
Как бледны лица у суровых жриц!
Ты, длани снежно-белые воздев,
Стоишь. Я в трепете повергся ниц.
О, страшен выбор мой! Иль сладкий яд,
Иль меч, сверкающий в нагих руках.
Дай чашу: видишь ты, мой ясен взгляд.
Да краток будет твой звенящий взмах!
II.
Посвящается Грэси
Не скажу тебе, зачем я в час, когда приходишь ты,
На пороге рассыпаю снежно-белые цветы.
Не скажу тебе, зачем я, как я в комнате одна,
Алый цвет заткнувши в косы, тихо сяду у окна.
Сам ты знаешь! Угадаешь! Сердце скажет, ум поймет,
Белый цвет о чем расскажет, алый цвет о чем споет.