Над морем — штиль. Под всеми парусамиСтоит красавица — морская яхта.На тонкой мачте — маленький фонарь,Что камень драгоценной фероньеры,Горит над матовым челом небес.На острогрудой, в полной тишине,В причудливых сплетениях снастей,Сидят, скрестивши руки, люди в светлыхПанамах, сдвинутых на строгие черты.А посреди, у самой мачты, молча,Стоит матрос, весь темный, и глядит.
Мы огибаем яхту, как прилично,И вежливо и тихо говоритОдин из нас: «Хотите на буксир?»И с важной простотой нам отвечаетСуровый голос: «Нет. Благодарю».
И, снова обогнув их, мы глядимС молитвенной и полною душоюНа тихо уходящий силуэтКрасавицы под всеми парусами…На драгоценный камень фероньеры,Горящий в смуглых сумерках чела.
Сестрорецкий курорт
4. В ДЮНАХ
Я не люблю пустого словаряЛюбовных слов и жалких выражений:«Ты мой», «Твоя», «Люблю», «Навеки твой»,Я рабства не люблю. Свободным взоромКрасивой женщине смотрю в глазаИ говорю: «Сегодня ночь. Но завтра —Сияющий и новый день. Приди.Бери меня, торжественная страсть.А завтра я уйду — и запою».
Моя душа проста. Соленый ветерМорей и смольный дух сосныЕе питал. И в ней — всё те же знаки,Что на моем обветренном лице.И я прекрасен — нищей красотоюЗыбучих дюн и северных морей.
Так думал я, блуждая по границеФинляндии, вникая в темный говорНебритых и зеленоглазых финнов.Стояла тишина. И у платформыГотовый поезд разводил пары.И русская таможенная стражаЛениво отдыхала на песчаномОбрыве, где кончалось полотно.Там открывалась новая страна —И русский бесприютный храм гляделВ чужую, незнакомую страну.
Так думал я. И вот она пришлаИ встала на откосе. Были рыжиеё глаза от солнца и песка.И волосы, смолистые как сосны,В отливах синих падали на плечи.Пришла. Скрестила свой звериный взглядС моим звериным взглядом. ЗасмеяласьВысоким смехом. Бросила в меняПучок травы и золотую горстьПеску. Потом — вскочилаИ, прыгая, помчалась под откос…
Я гнал ее далёко. ИсцарапалЛицо о хвои, окровавил рукиИ платье изорвал. Кричал и гналЕе, как зверя, вновь кричал и звал,И страстный голос был как звуки рога.Она же оставляла легкий следВ зыбучих дюнах, и пропала в соснах,Когда их заплела ночная синь.
И я лежу, от бега задыхаясь,Один, в песке. В пылающих глазахЕще бежит она — и вся хохочет:Хохочут волосы, хохочут ноги,Хохочет платье, вздутое от бега…Лежу и думаю: «Сегодня ночьИ завтра ночь. Я не уйду отсюда,Пока не затравлю ее, как зверя,И голосом, зовущим, как рога,Не прегражу ей путь. И не скажу:„Моя! Моя!“ — И пусть она мне крикнет:„Твоя! Твоя!“»
Дюны
Июнь — июль 1907
«Везде — над лесом и над пашней…»
Везде — над лесом и над пашней,И на земле, и на воде —Такою близкой и вчерашнейТы мне являешься — везде.
Твой стан под душной летней тучейТвой стан, закутанный в меха,Всегда пою — всегда певучий,Клубясь туманами стиха.
И через годы, через воды,И на кресте и во хмелю,Тебя, Дитя моей свободы,Подруга Светлая, люблю.
8 июля 1907
«В густой траве пропадешь с головой…»
В густой траве пропадешь с головой.В тихий дом войдешь, не стучась…Обнимет рукой, оплетет косойИ, статная, скажет: «Здравствуй, князь.
Вот здесь у меня — куст белых роз.Вот здесь вчера — повилика вилась.Где был, пропадал? что за весть принес?Кто любит, не любит, кто гонит нас?»
Как бывало, забудешь, что дни идут,Как бывало, простишь, кто горд и зол.И смотришь — тучи вдали встают,И слушаешь песни далеких сел…
Заплачет сердце по чужой стороне,Запросится в бой — зовет и манит…Только скажет: «Прощай. Вернись ко мне»И опять за травой колокольчик звенит…
12 июля 1907
ОСЕННЯЯ ЛЮБОВЬ
1
Когда в листве сырой и ржавойРябины заалеет гроздь,—Когда палач рукой костлявойВобьет в ладонь последний гвоздь;—