«У шумной набережной вспугнутой реки…»
М. Г. Аргутинской-Долгоруковой
У шумной набережной вспугнутой реки
Четвертый день со смехом чинят лодки,
Болтают топоры. Горят бутылки водки.
На поживших бортах танцуют молотки.
Вспененная вода расплавила тюрьму.
Зашейте паруса. Пора визжать рубанку.
Облезлый нос покроем ярь-медянкой,
белилам отдадим высокую корму.
Но едкой копотью закрылись берега,
короткая пила рыдает слишком резко,
из рук выскальзывает мокрая стамеска,
дрожат обтертые немые обшлага.
Над головой черно нормандское окно,
Поодаль празднество большого ледохода.
Но вижу в празднестве плакучие невзгоды,
тропу на затхлое бессолнечное дно.
«Тяжелый небосвод скорбел о позднем часе…»
Е. В. фон-Штейн
Тяжелый небосвод скорбел о позднем часе,
за чугуном ворот угомонился дом.
В пионовом венке, на каменной террасе
стояла женщина овитая хмелем.
Смеялось проседью сиреневое платье,
шуршал языческий избалованный рот,
но платье прятало комедию Распятья,
чело – изорванные отсветы забот,
На пожелтелую потоптанную грядку
Снялся с инжирника ширококрылый грач.
Лицо отбросилось в потрескавшейся кадке,
В глазах осыпался осолнцевшийся плач.
Темнозеленые подстриженные туи
Пленили стенами заброшенный пустырь.
Избалованный рот голубил поцелуи,
покорная душа просилась в монастырь.
В прозрачном сумерке у ясеневой рощи
метался нетопырь о ночи говоря.
Но тихо над ольхой неумолимо тощей,
как мальчик, всхлипывала глупая заря.
Безденежье
М. Г. Аргутинской-Долгоруковой
Сегодня на туфлях не вяжутся банты,
Не хочется чистить запачканных гетр,
Без четверти час прохрипели куранты,
За дверью хозяйской разлаялся сеттер.
Купив на последний алтын ячменю,
За рамами высыпал в крашенный желоб,
Покинув чердак опустился к окну
Украшенный белыми пятнами голубь.
За ним поднялась многокрылая группа
С раскиданных по двору мокрых камней,
Но сердце заныло заслышав как глупо
Нахохлясь чирикал в саду воробей.
В квартиру ворвались раскаты подвод,
С горбушкой в клюву пролетела ворона,
Под крышей соседней горбатый урод
Короткими ножками хлопал пистоны.
Лиловыми губами старого грума
Лицо целовало кривое трюмо
Разбив безысходную проволоку думы
Взялся высекать небольшое письмо.
Вдоль кровель мороз поразвесил лапшу
По стенам расхвасталась зеленью серость –
Почтовой бумагой уныло шуршу
Но мыслью над миром пернатых не вырос.
Экспромт
С. В. Штейну 2 ноября 1912 г.
Откупорив бенедиктин,
Полупрослушав Полякова
Илья Михайлович один
На оттоманке Вашей новой.
Глядит Владимир Соловьев
В обеспокоенные тени
Читаю ожидая снов
Статью Волконского о сцене.
Строки
Неукоснительно спасая мир от зол
Эстетов бей, пытай, сажай на кол
Американские ботинки
Прекрасней творчества великих мастеров
Лампочке моего стола
Тревожного благослови
Священнодейно лицедея,
Что многовековых радея
Хотений точит булавы.
Возвеличается твержей
Противоборницы вселенной
Освобождающий из плена
Восторг последних этажей.
Но надокучив альбатрос
Кружит над прибережным мылом,
Но дом к медведицам немилым
Многооконный не возрос.
Надеются по мостовой
Мимоидущие береты
Нетерпеливостью согреты
В эпитрахили снеговой
Земля могилами пестра –
Путеводительствуй в иное
От листопадов, перегноя
Ненапоенная сестра.
1914–1922
гаРОланд
браво Гаро 11 декабря высота 5600 метров браво Гаррррроооо поля стелятся фабричные кадят уууу ветер стая облаков ещооооо ещоооо солнце слепит океан взбешон слюююни слюююни 5600 метров браво Гарррро. 1914 Ро-ро-ро ро ро Гарро рррум война ро-ро-ро ро Monsieur le ministre Гарро Одемар Жильберррр Марк Пурпр-Пур-пр Биль-Мота Биль Мота аэропланы аэропланы на подвиги буря Геррррои Гаррро цеп’лин цеплин цеплин поднялся уууууулепетывай цеп’лин цеп’лин кррррах бооооомба мимо уууулепетывай сейчачачас цеп’лин цеп’лин ссссмерть к дирижаблю крррах крррррррах уутрррр ррррр внниз ссссмерть [браво гаро бравогаро брагро гаро гаро] сссссмерть ссмерть