Под монашеский клобук?
– – –
Я ищу, подходя к театру,
И в тиши церковных стен –
Не Изольду, не Клеопатру,
Не Манон и не Кармен!
– – –
.
1 августа 1915
Святые Горы
“Смотрят снова глазами незрячими…”
– – –
Смотрят снова глазами незрячими
Матерь Божья и Спаситель-Младенец.
Пахнет ладаном, маслом и воском.
Церковь тихими полнится плачами.
Тают свечи у юных смиренниц
В кулачке окоченелом и жестком.
– – –
Ах, от смерти моей уведи меня,
Ты, чьи руки загорелы и свежи,
Ты, что мимо прошла, раззадоря!
Не в твоем ли отчаянном имени
Ветер всех буревых побережий,
О, Марина, соименница моря!
– – –
.
5 августа 1915
Святые Горы
“Должно быть, голос мой бездушен…”
– – –
Должно быть, голос мой бездушен
И речь умильная пуста.
Сонет дописан, вальс дослушан
И доцелованы уста.
– – –
На книгу облетает астра,
В окне заледенела даль.
Передо мной: «L’Abesse de Castro»,
Холодно-пламенный Стендаль.
– – –
Устам приятно быть ничьими,
Мне мил пустынный мой порог…
Зачем приходишь ты, чье имя
Несет мне ветры всех дорог?
– – –
.
3 сентября 1915
“На синем – темно-розовый закат…”
– – –
На синем – темно-розовый закат
И женщина, каких поют поэты.
Вечерний ветер раздувает плат:
По синему багряные букеты.
– – –
И плавность плеч и острия локтей
Явила ткань узорная, отхлынув.
Прозрачные миндалины ногтей
Торжественней жемчужин и рубинов.
– – –
У юных мучениц такие лбы
И волосы – короны неподвижней.
Под взлетом верхней девичьей губы
Уже намеченная нега нижней.
– – –
Какой художник вывел эту бровь,
И на виске лазурью тронул вену,
Где Рюриковичей варяжья кровь
Смешалась с кровью славною Комнена?
– – –
.
16 сентября 1915
КАРОЛИНЕ ПАВЛОВОЙ
– – –
И вновь плывут поля – не видишь ты, не видишь! –
И одуванчик умилительно пушист.
Росинку шевеля, – не видишь ты, не видишь! –
Пошатывается разлатый лист.
– – –
И провода поют, – не слышишь ты, не слышишь,
Как провода поют над нивами, и как
Вдали копыта бьют – не слышишь ты, не слышишь! –
И поздний выстрел будит березняк.
– – –
Июль у нас, январь, – не помнишь ты, не помнишь:
Тебе столетие не долгосрочной дня.
Так памятлива встарь, – не помнишь ты, не помнишь
Ни вечера, ни ветра, ни меня!
– – –
.
24 сентября 1915
“Как в истерике, рука по гитаре…”
– – –
Как в истерике, рука по гитаре
Заметалась, забилась, – и вот
О прославленном, дедовском Яре
Снова голос роковой поет.
– – –
Выкрик пламенный, – и хору кивнула,
И поющий взревел полукруг,
И опять эта муза разгула
Сонно смотрит на своих подруг.
– – –
В черном черная, и белы лишь зубы,
Да в руке чуть дрожащий платок,
Да за поясом воткнутый, грубый,
Слишком пышный, неживой цветок.
– – –
Те отвыкнуть от кочевий успели
В ресторанном тепле и светле.
Тех крестили в крестильной купели,
Эту – в адском смоляном котле!
– – –
За нее лишь в этом бешеном сброде,
Задивившись на хищный оскал,
Забывая о близком походе,
Поднимает офицер бокал.
– – –
.
26 сентября 1915
РОНДЕЛЬ
– – –
Она поет: «Аллаверды, Аллаверды –
Господь с тобою», –
И вздрогнул он, привычный к бою,
Пришлец из буйной Кабарды.
– – –
Рука и взгляд его тверды, –
Не трепетали пред пальбою.
Она поет: «Аллаверды, Аллаверды –
Господь с тобою».
– – –
Озарены цыган ряды
Луной и жженкой голубою.
И, упоенная собою,
Под треск гитар, под вопль орды
Она поет: «Аллаверды».
– – –
.
29 сентября 1915
РОНДО (Я вспомню все. Всех дней, в одном безмерном миге…)
– – –
Я вспомню все. Всех дней, в одном безмерном миге,
Столпятся предо мной покорные стада.
На пройденных путях ни одного следа
Не минуя, как строк в моей настольной книге,
И злу всех дней моих скажу я тихо «да».
– – –
Не прихотью ль любви мы вызваны сюда, –
Любовь, не тщилась я срывать твои вериги!
И без отчаянья, без страха, без стыда
Я вспомню все.
– – –
Пусть жатву жалкую мне принесла страда,