От всего, что любимо, меня отделя,
Черные, видишь, легли карты кругом.
Мысли, черные мысли – гонцы короля:
Близок приход роковой в светлый мой дом…
Будет любовь поединком двух воль.
Кто же он, кто же он, грозный король?
– – –
.
Ноябрь 1915 (?)
“Как светел сегодня свет!…”
– – –
Как светел сегодня свет!
Как живы ручьи живые!
Сегодня весна впервые,
И миру нисколько лет!
– – –
И этот росток стебля,
Воистину, первороден,
Как в творческий день Господень,
Когда зацвела земля.
– – –
Всем птицам, зверям и мне,
Затерянной между ними,
Адам нарекает имя, –
Не женщине, а жене.
– – –
Ни святости, ни греха!
Во мне, как во всем, дыханье,
Подземное колыханье
Вскипающего стиха.
– – –
.
Ноябрь 1915 (?)
“Узорами заволокло…”
– – –
Узорами заволокло
Мое окно. – О, день разлуки! –
Я на шершавое стекло
Кладу тоскующие руки.
– – –
Гляжу на первый стужи дар
Опустошенными глазами,
Как тает ледяной муар
И расползается слезами.
– – –
Ограду перерос сугроб,
Махровей иней и пушистей,
И садик – как парчовый гроб,
Под серебром бахром и кистей…
– – –
Никто не едет, не идет,
И телефон молчит жестоко.
Гадаю – нечет или чет? –
По буквам вывески Жорж Блока.
“В этот вечер нам было лет по сто…”
– – –
В этот вечер нам было лет по сто.
Темно и не видно, что плачу.
Нас везли по Кузнецкому мосту,
И чмокал извозчик на клячу.
– – –
Было все так убийственно просто:
Истерика автомобилей;
Вдоль домов непомерного роста
На вывесках глупость фамилий;
– – –
В вашем сердце пустынность погоста;
Рука на моей, но чужая,
И извозчик, кричащий на остов,
Уныло кнутом угрожая.
“Краснеть за посвященный стих…”
– – –
Краснеть за посвященный стих
И требовать возврата писем, –
Священен дар и независим
От рук кощунственных твоих!
– – –
Что возвращать мне? На, лови
Тетрадь исписанной бумаги,
Но не вернуть огня, и влаги,
И ветра ропотов любви!
– – –
Не ими ль ночь моя черна,
Пустынен взгляд и нежен голос,
Но знаю ли, который колос
Из твоего взошел зерна?
“Ты, молодая, длинноногая!…”
Марине Баранович
– – –
Ты, молодая, длинноногая! С таким
На диво слаженным, крылатым телом!
Как трудно ты влачишь и неумело
Свой дух, оторопелый от тоски!
– – –
О, мне знакома эта поступь духа
Сквозь вихри ночи и провалы льдин,
И этот голос, восходящий глухо
Бог знает из каких живых глубин.
– – –
Я помню мрак таких же светлых глаз.
Как при тебе, все голоса стихали,
Когда она, безумствуя стихами,
Своим беспамятством воспламеняла нас.
– – –
Как странно мне ее напоминаешь ты!
Такая ж розоватость, золотистость
И перламутровость лица, и шелковистость,
Такое же биенье теплоты…
– – –
И тот же холод хитрости змеиной
И скользкости… Но я простила ей!
И я люблю тебя, и сквозь тебя, Марина,
Виденье соименницы твоей!
– – –
.
Осень 1929