Отвисли губы без дыханья,
Чуть к полу тянется ступня,
И неподвижность и молчанье:
О память ночи, память дня!
Я предвосхитил скорби тайну,
С тех пор болею я тобой,
И знаю я, что не случайно
Ты нелюбимый предо мной.
В тебе живут ее желанья
И каждый вздох ее в ночи,
И тайных помыслов терзанья
Взошли огнем в зрачки твои.
Горят и светят твои очи,
Не шевелится персть твоя…
Со мною коротает ночи
Мое обманное дитя.
54. «Уж сени песнью всколыхнулись…»
Уж сени песнью всколыхнулись…
Вы шли лугами в дальний лес.
Вы не видали, не нагнулись…
Вы шли лугами в дальний лес.
И смертью бледной, безответной,
Под равнодушною ногой, —
Цветок скончался в час приветный,
Час невечерний золотой.
55. «И гроб в огнях свечей дрожащих…»
И гроб в огнях свечей дрожащих.
И гул пещерной мглы…
И тихий цвет. И жажда тайны
Сухих сомкнутых уст.
Склонив в мученьи злом и тонком
Лицо к пахучим лепесткам,
Я весь в огнях дрожащей скорби.
О, бледных рук укор!
56. «Одна меж сонными домами…»
Одна меж сонными домами —
Ночь бродит бледными стопами.
Как безначально глубоки
Ее усталые шаги.
Была за лесом, за горами,
Пришла звериными тропами.
О, если б в крик один излить
Всю боль, всю жизнь и всё забыть!
57. «Зачем никто из тихих и скорбящих…»
Зачем никто из тихих и скорбящих
Не уронил слезы в обители моей?
Зачем никто движеньем рук молящих
Не заслонял томительных огней?..
Их зажигает ночь у ложа одиноких,
В нее влюбленных, в тихую печаль.
Зачем никто не направлял очей глубоких
В мою таинственную даль?
58. «Моя любовь была мгновеньем…»
Моя любовь была мгновеньем,
Как розы красные в снегу…
О, если б смерть была виденьем,
Как жизнь на сонном берегу!
Мне светят траурные очи
Сквозь мглу и чары бытия:
В дрожаньи зорь, в молчаньи ночи
Загробной тайны лития.
О, если б смерть была виденьем,
Как жизнь на сонном берегу!
Пою теням, пою каменьям,
Могильным вехам на лугу.
59. «О эти веянья весны…»
О эти веянья весны,
О эта ласковость расцвета,
Лазурью пьяные челны,
Сердца глубокого привета…
Лесной потайны густота,
К устам прильнувшие уста,
О те, что стынут без ответа…
В мой тихий дом, в мой вешний дом,
Под сень цветущего погоста,
Я жду измену и сором, —
Сыграть в нетлеющие кости.
О эти веянья весны…
О потонувшие челны…
60. «Пляс и звоны карусели…»
Пляс и звоны карусели.
Пляс и звоны… стон крестов.
Духа вечные качели
От могилы в сумрак снов.
Всё ль высокое истлеет?
Все ль на торжище любви?
В сердце мужа грозы зреют
И душа его в крови.
61. «Молитвенно коснулся рук…»
Молитвенно коснулся рук…
Смутилась я: и в разговоре
Мне чужд сентиментальный звук.
И пусть сокрыта в его взоре
Тысячелетий скорбь и боль, —
Я посмеюся тихой дрожи
Надменных губ. Где мой король?
Увы! Он ждет на брачном ложе.
62. «Ты отдаешься и дрожишь…»
Ты отдаешься и дрожишь
И ласку трепетно таишь…
Еще порыв — и ты моя:
Чего-то жду, жалею я.
И в опустившихся руках,
И в полных слез твоих очах,
И в жутком зное губ твоих
Нет прежних радостей святых.
63. «Широкой улицы простор…»
Широкой улицы простор
Веселью солнечному служит,
Но сердца робкого затвор
Он блеском выспренним недужит.
И желтых занавесок бред
В окне за гордой колоннадой
Такой мучительный привет…
Как сердце бьется за оградой!
64. «Целую смерть… Опять в туманы…»
Целую смерть… Опять в туманы
Тревогой факелов плыву,
Объемля каменные станы
И обреченную листву.
Я окна темные чарую
И, брошен в светлое окно, —
Дрожу и плачу и колдую
Надежды робкое звено.
Внизу мгновенья умирают
В шагах и в топотах и в снах,
А надо мною рассыпают
Тысячелетья звездный прах.
И в эти гордые низины,
И в долы скорбные земли,
Целуя смерть, несу былины,
Не зная, где они цвели.
65. «На жадном ложе тех ночей…»
На жадном ложе тех ночей
Я помню вскрик румян, —
Сей страшный миг, что, без речей,
Был черной смертью пьян.
Я помню ласки без конца,
Узывных мыслей бред.
О чары, чары мертвеца,
Творящего обет.
66. «Нас убаюкали тленные сны…»
Нас убаюкали тленные сны,
Нам непонятны запросы весны,
Кажутся странными дети.
Что-то, как камень, на сердце лежит…
Только порою недуг шевелит
Память о тайном завете.
67. «Ярче всех и всех надменней…»
Ярче всех и всех надменней
Ты взошла на эшафот.
О, не надо больше терний!
И упал безмолвный рот.