Выбрать главу

[1928]

(обратно)

«Жид»*

Черт вас возьми, черносотенная слизь, вы   схоронились           от пуль,            от зимы и расхамились —         только спаслись. Черт вас возьми, тех,   кто — за коммунизм       на бумаге              ляжет костьми, а дома    добреет       довоенным скотом. Черт вас возьми, тех,   которые — коммунисты          лишь         до трех с восьми, а потом    коммунизм            запирают с конторою. Черт вас возьми, вас,   тех, кто, видя        безобразие              обоими глазми, пишет    о прелестях            лирических утех. Если стих      не поспевает            за былью плестись — сырыми       фразами         бей, публицист! Сегодня    шкафом           на сердце лежит тяжелое слово —         «жид». Это слово      над селами          вороном машет. По трактирам       забилось              водке в графин. Это слово —          пароль             для попов,                 для монашек из недодавленных графинь. Это слово      шипело         над вузовцем Райхелем царских    дней          подымая пыльцу, когда      «христиане»-вузовцы                ахали грязной галошей           «жида»              по лицу. Это слово      слесарню          набило до ве́рха в день,    когда деловито и чинно чуть не на́смерть         «жиденка» Бейраха загоняла      пьяная мастеровщина*. Поэт      в пивной       кого-то «жидом» честит    под бутылочный звон за то, что        ругала          бездарный том — фамилия       с окончанием             «зон». Это слово      слюнявит          коммунист недочищенный губами,    будто скользкие              миски, разгоняя       тучи       начальственной                 тощищи последним      еврейским          анекдотом подхалимским. И начнет        громить         христианская паства, только    лозунг           подходящий выставь: жидов победнее,            да каждого очкастого, а потом    подряд       всех «сицилистов». Шепоток в очередях:          «топчись и жди, расстрелян      русский витязь-то… везде…    жиды…       одни жиды… спекулянты,         советчики,             правительство». Выдернем      за шиворот — одного,    паршивого. Рапортуй        громогласно,             где он,                «валютчик»?! Как бы ни были          они            ловки́ — за плотную      ограду         штыков колючих, без различия          наций            посланы в Соловки*. Еврея не видел?          В Крым!            К нему! Камни обшарпай ногами! Трудом упорным            еврей             в Крыму возделывает          почву — камень. Ты знаешь,      язык           у тебя             чей? Кто   мысли твоей           причина? Встает    из-за твоих речей фабрикантова личина. Буржуй    бежал,       подгибая рессоры, сел   на английской мели́; в его интересах          расперессорить народы    Советской земли. Это классов борьба,             но злее                и тоньше, — говоря короче, сколько    побито          бедняков «Соломонишек», и ни один      Соломон Ротшильд*. На этих Ротшильдов,          от жира освиневших, на богатых,      без различия наций, всех трудящихся,            работавших             и не евших, и русских        и евреев —          зовем подняться. Помните вы,          хулиган и погромщик, помните,        бежавшие в парижские кабаре, — вас,   если надо,       покроет погромше стальной оратор,         дремлющий в кобуре. А кто,       по дубовой своей темноте не видя    ни зги впереди, «жидом»       и сегодня бранится,             на тех прикрикнем         и предупредим. Мы обращаемся           снова и снова к беспартийным,            комсомольцам,               Россиям,                      Америкам, ко всему       человеческому собранию: — Выплюньте       это         омерзительное слово, выкиньте        с матерщиной и бранью!