Ареопаг со страхом
Сидел, внимал докладу:
"Стоим мы перед крахом!
С народом нет уж сладу!
Куда я взор ни кину,
Отрады нет для взора:
Мужик жует мякину,
Мужик нам — не опора!
Рабочий — груб, невежда,
Нас съесть готов с нахрапа.
Одна у нас надежда
На клубного арапа!"
"Мужик?.. Рабочий?.. Прочь их! —
Воскликнул хор сатрапов. —
Долой союз рабочих!
Ура, союз арапов!!"
"УБИЙЦА"
"Ох, батюшки! Уж я ль воров не берегусь?
А что терплю от них! Ведь тут уж не до шуток:
То в курах был урон, потом дошло до уток,
А нынче скраден — гусь!"
Хотя валялися и потроха и перья
Вокруг собачьей конуры,
Хозяин все же до поры
К собакам не терял доверья.
Но раз их стал корить, что даром хлеб едят:
Добра хозяйского ни малость не глядят.
Собакам тот укор сказался подозреньем.
Уж не донес ли кто тайком?
А как щенок один давно был под сомненьем,
То псы расправились немедля со щенком
И с неостывшим рвеньем
Над трупом подняли они же слезный вой.
Допреж того был туг хозяин головой,
А тут еще, такой увидевши разбой,
Он речью подлой и лукавой
Пса старого был с толку сбит совсем.
Пес выл: "Да будет вам, друзья, известно всем,
Что сей щенок сражен не камнем, не отравой:
От вражеских зубов за нас пал он со славой!
Он — мученик… Герой… Он — жертва злых страстей!..
Псы верные, клянусь у дорогих костей,
По виду ран сужу… Тут пахнет чертовщиной!
И будь хозяин наш не бабой, а мужчиной,
Он смог бы показать пример,
Как строго должен быть наказан зверь-убийца,
Злодей и кровопийца,
Проклятый изувер!"
Хозяин речью был растроган и взволнован.
Собаки ж до того, казалось, были злы,
Что вмиг "убийца" был разыскан, арестован,
Приведен и закован
В двойные кандалы.
Не знаю точно, как арест был обоснован,
Но старый лютый пес, забившись в конуру,
Смеялся там до слез, до судорожных колик:
"Ав-ав, смехотушка!.. Ав-ав-ав-ав, помру!.."
Как не смеяться?! Я не вру:
Был в кандалы закован… кролик!
* * *
Не знаю, говорить иль нет
О "следствии" скандальном?
Лихие псы взвели на кролика навет
В убийстве "ритуальном".
Хоть ясно, чем грозит подобная беда,
И хоть на правый суд надежды очень мало,
Но — всякое бывало! —
Над правдою в судах глумились не всегда.
Так подождем суда.
"ВЕЩУНЬЯ"
Приятель мой ворчит: "Ох, до каких же пор?!
Скажи: над "Правдою" опять повис топор?
Был обыск? Выемки лихие?"
"Вранье!.. Да кто тебе сказал?"
Приятель мне "Россию" показал:
"Ро-с-си-я"!!
Ну, жди теперь добра!
Ведь тут не просто врет неопытная сводня, —
Чернила капали с "казенного" пера:
Про обыск писано вчера,
Так надо ждать его сегодня!"
ЛЕТО
Над высохшим Ингулом
С ружьем в руках бреду,
Поля рабочим гулом
Полны: косьба в ходу.
Блестят на солнце косы,
Стучат о сталь бруски,
Широкие покосы
Ложатся до реки.
Мелькают часто грабли,
Вязальщицы в поту.
"Что, милые, ослабли?
Жара невмоготу".
"Ништо!.. Вот ты бы, право,
Прошел с косой хоть раз!"
И смотрит так лукаво
И щурит черный глаз!
"Что ж думаешь, воструха?
Аль не видал я ржи?!
Дай косу мне, Петруха,
А сам за мной вяжи".
Рукам от поту склизко.
Мой первый взмах — высок.
Пустил я косу низко:
Коса вошла в песок!
"Умора!.. Фу ты, ну ты!" —
Смеются косари.
На пальцах в три минуты
Натер я волдыри.
Но боль сношу геройски, —
Уж как ни есть — кошу.
С крестьянами по-свойски
Под вечер — к шалашу.
Вкусна простая каша
Из общего котла.
Бесхитростная наша
Беседа весела.
"Так завтра к вам опять я!
Прощайте, земляки!"
И любы мне пожатья
Мозолистой руки.