Диким вихрем битва налетела
на зеленое земное тело, —
смерть стоит, как пугало в полях.
Лето содрогается от страха,
вся земля — одна большая плаха,
и с ветвей стекает листьев прах.
Но уже успокоенье близко:
ночь пришла с любовью материнской
приласкать и друга и врага.
Слышишь, из-под облачного крова
опускается благое Слово,
осеняя наши берега.
" Птица в мареве небесном! "
Птица в мареве небесном!
Ах, и мне бы вместе с нею
крылья распластать над лесом,
ввысь взлететь, да не умею.
Задавать весне вопросы
хором птицы поспешают:
разве краски безголосы?
разве звуки не летают?
Что ж, вперед! Долой сомненья!
Паруса поют от ветра.
Начинается движенье,
а куда — не жди ответа!
С НОВОГРЕЧЕСКОГО
ГЕОРГОС СЕФЕРИС
ОТРЕЧЕНИЕ
На тайном берегу, когда
белел прибой, как птица,
хотелось вдосталь нам напиться,
но солона вода.
Там на песке, как приговор,
мы написали имя.
Но ветер крыльями своими
мгновенно надпись стер.
С дыханьем, распиравшим грудь,
решительно и страстно,
мы шли по жизни. Все напрасно!
Мы изменили путь.
РИФМА
Губы, моей любви отгоревшей стража,
руки, путы лет, улетевших без счета,
в мире живом лица моего пропажа,
птицы… деревья… охота…
Тело чернеет в жару как гроздь винограда,
тело, корабль мой, куда ты отправиться хочешь?
После полудня, когда задохнулась прохлада,
я устаю в бесконечных поисках ночи.
(И жизнь с каждым днем все короче.)
ЕЛЕНА
“В Платрах не дают тебе спать соловьи.”
Ты, застенчивый соловей среди лиственных вздохов,
даришь певучую влагу лесов
телам и душам расставшихся и тех, кто уверен,
что уже не вернется.
Слепой голосок, осязаемый памятью,
словно шаги и касанья, я б не решился сказать поцелуи;
и беспомощный бунт разъяренной рабыни.
“В Платрах не дают тебе спать соловьи.”
Что это — Платры? Кто видел этот остров?
Я всю свою жизнь небывалые слышал названья:
новые города и безумства людей и богов;
моя судьба, бушевавшая
между смертельным оружьем Аякса
и каким-то другим Саламином, принесла меня
к этому берегу. Луна
выходила из моря, как Афродита.
Вот заслонила звезды Стрельца,
вот направляется к Скорпионову сердцу
и все изменяет.
Так где же правда?
Я тоже был на войне стрелком,
И в этом суть для тех, кто промахнулся.
О соловей, певец!
Такой же ночью на берегу Протея
тебе внимали спартанские рабыни,
вплетя в песню стоны
и среди них — кто б мог сказать! — Елена!
Та, за которой мы годы гонялись по Скамандру.
Она была там, на губах у пустыни. Я подошел
и она закричала: “Это неправда, неправда!
Я никогда не всходила на синий корабль,
я никогда не ступала на землю воинственной Трои!”
Глубокий лиф, и солнце в кудрях,
и эта осанка,
тени и блики повсюду,
на плечах, на коленях, на бедрах,
живая кожа, глаза
с тяжелыми веками.
Она была там, на родном побережье. А в Трое?
А в Трое лишь призрак.
Парис с тенью ложился в постель,
словно с живым существом,
и мы десять лет погибали из-за Елены.
Огромное горе постигло Элладу.
Столько раздроблено тел
челюстями земли и воды,
столько душ
размолото жерновами, словно пшеница!
Реки вздулись от жижи кровавой
ради льняных колыханий,
ради дрожания бабочки, ради лебяжьей пушинки,
ради пустой оболочки, ради Елены.
Может быть, даже мой брат?
Соловей, соловей, соловей…
Что есть Бог? Что не-Бог? И что посредине?
“В Платрах не дают тебе спать соловьи.”