Лирическое переживание, овеществленное в трепетном, одухотворенном и точном слове, насыщалось в стихе Вс. Рождественского множеством живых, красочных, пластичных и музыкальных деталей, штрихов и нюансов. В его стихотворениях всегда ярко и многогранно пульсировала живая плоть мира. В советской поэзии Вс. Рождественский — один из самых радостных и солнечных художников. Дело в том, что в огромном многообразии жизненных голосов и звуков, образующих звуко-смысловую сферу мира, всегда живут неистребимые ни войной, ни гладом, ни мором, ни вселенской засухой чистые и нежные, но столь же и сильные, упругие мелодии Жизни. Лирика Вс. Рождественского была чутким резонатором этих бессмертных мелодий, он был их поэтом-аранжировщиком.
Естественно, что его поэтическое слово было чисто и прозрачно. Вс. Рождественского можно назвать традиционалистом — но не в смысле архаичности заимствованных форм, а в том высоком понимании, когда мы говорим о Пушкине, Лермонтове, Некрасове или Блоке. Заслуга Вс. Рождественского перед современным читателем и перед самой поэзией, помимо многих и важных индивидуальных достижений в области мастерства, состоит еще и в том, что он, так сказать, продлил классику в наши дни. В его стихах классическое искусство, обогащенное громадным и сложным опытом XX века, прошедшее через его искусы и ответвления, явилось перед читателем в живой прелести строгих и чистых реальных форм. Вс. Рождественский как бы протянул радужный мост между поэзией XIX века и нашим временем — мост, удивительный не только по своей многоцветной красоте, но и по своей неожиданной прочности.
А. Павловский
НЕМНОГО О СЕБЕ
Мне суждено было родиться на рубеже двух столетий, весной 1895 года, в небольшом городке Царское Село, который ныне носит имя Пушкина. Все здесь говорит о лицейской юности великого поэта, а обширные парки с серебряными прудами и тенистыми аллеями стародавних лип сохранили память о многих светлых именах родной литературы. Статуи, памятники, павильоны свидетельствуют о русской воинской славе, о высоком искусстве русского зодчества XVIII и XIX веков.
Рос я в педагогической семье, которой близки были литературные интересы, в парках окружал меня воздух, которым дышали поэты пушкинской плеяды и последующих поколений, а директором моей гимназии был Иннокентий Анненский. Казалось, сама судьба предопределила мне быть убежденным филологом.
Петербургский университет поддержал эту рано наметившуюся склонность. Наряду с увлечением филологией пробудилось и сознательное отношение к поэзии. В 1915–1916 годах возник студенческий литературно-творческий кружок. Среди моих сверстников и товарищей по этому кружку была Лариса Рейснер, издававшая журнал «Рудин», где я и получил первое литературное крещение. Моими старшими товарищами по журналу были Лев Никулин и Осип Мандельштам, а по Пушкинскому семинару проф. С. А. Венгерова — Юрий Тынянов и другие молодые литературоведы той поры.
В нашем дружеском кружке разгорались жаркие споры, потому что в литературе того времени шла неустанная борьба различных группировок. Мы старались разобраться в той пестрой разноголосице школ и течений, которыми так богата была предреволюционная литературная среда. И, несмотря на свою молодость, уже и тогда чувствовали ущербность, упадочность модернистского искусства, его оторванность от тревог и волнений окружающей нас жизни. Нас привлекал чистый лирический голос Александра Блока, потому что в нем слышали мы неугасимую честность художника, правду и совесть его сердца.
Конечно, все мы были в той или иной степени затронуты модным в то время эстетизмом, но здоровое чувство действительности уже начало проникать в наши юношеские стихи. И способствовала этому сама жизнь, уже насыщенная атмосферой близких гроз и великих общественных потрясений.
Осенью 1916 года по «общестуденческому призыву» я попал в саперную часть царской армии, но пробыл там сравнительно недолго — после свержения самодержавия вернулся в университет. Это произошло, впрочем, после пребывания в войсках Совета рабочих и солдатских депутатов, ночных патрулирований по городу и стычек с юнкерами Керенского. Возобновившаяся академическая жизнь оказалась не очень длительной — все, что происходило вне ее, было и нужнее и интересней. Я ушел добровольцем в недавно образовавшуюся Красную Армию, где пробыл около пяти лет на скромной должности младшего командира. Участвовал в обороне Петрограда от генерала Юденича, бороздил на тральщике — портовом буксире — серые волны Финского залива, вылавливая мины, разбросанные английскими интервентами.