Один! Один! Не понятый друзьями,
Отдавший жизнь за пошлый анекдот,
«Плешивый шут», задавленный долгами,
Не краску — желчь из тюбика он жмет.
Куда бежать? Шпицрутены, парады,
Вихры корнетов и чепцы старух
Здесь заслонили лучший сон Эллады
И суетой отяжелили слух.
Разгул реки переграждают шлюзы,
Сердца певцов встречает пистолет,
И лгут академические музы,
А у него и друга даже нет!
Измученная каменной постелью,
В его груди колотится Нева,
И он скользит, закутанный шинелью,
А ветер рвет и комкает слова:
«Неужель, как нищий на соломе,
И моя мечта обречена
Задыхаться в сумасшедшем доме
От бессилья, злобы и вина,
Чтоб потом, мотаясь по сугробам,
Уносила мерзлая доска
Крик ворон над одиноким гробом,
Брань возниц и кашель денщика?
Петербург мой! Город лебединый!
Верю я, когда-нибудь и ты
Возведешь бессмертные Афины
Посреди болот и нищеты,
И осядет песней в человеке
Эта муть неволи и обид,
Как наутро возвращает реки
В берега остуженный гранит!»
5
Морозной пылью в солнечном музее
Янтарная густеет тишина.
Она разбудит даже в ротозее,
Среди дриад, вельмож, пейзажей, флотов,
Суровый век, в котором жил Федотов,
Нахмурившийся в раме у окна.
Широкий ямб торопит нетерпенье,
Эпическую поступь наших лет.
У нас простор для дум и вдохновенья,
Но как забыть, что был и черств и горек
Хлеб прошлого! Кроши его, историк,
И замеси на вымысле, поэт!
80. РОЗИНА
Долго в жилах музыка бродила,
Поднимая темное вино…
Но, скажи мне, где всё это было,
Где всё это было, так давно?
Свет погас, и стали вы Розиной…
Дом в Севилье. Полная луна.
Звон гитары — рокот соловьиный —
Градом бьет в полотнище окна.
Жизни, счастья пылкая возможность!
Разве сердца удержать полет
В силах тщетная предосторожность,
Стариковской ревности расчет?
Доктор Бартоло в камзоле красном,
Иезуит в сутане, клевета,
Хитрая интрига — всё напрасно
Там, где сцена светом залита!
Опекун раздулся, точно слива,
Съехал набок докторский парик,
И уже влюбленный Альмавива
Вам к руке за нотами приник.
Вздохи скрипок, увертюра мая.
Как и полагалось пьесам встарь,
Фигаро встает, приподнимая
Разноцветный колдовской фонарь,
И гремит финал сквозь сумрак синий…
Снова снег. Ночных каналов дрожь,
В легком сердце болтовню Россини
По пустынным улицам несешь.
Льется, тает холодок счастливый,
Звезды и ясны, и далеки.
И стучат, стучат речитативы
В тронутые инеем виски.
Доброй ночи, милая Розина!
В мутном круге ширится луна.
Дом молчит. И в зареве камина
Сам Россини смотрит из окна.
81. В ЭРМИТАЖЕ
Ты снова видишь Фландрию,
Канал, одетый в камень,
В сыром сентябрьском воздухе,
Огонь над очагом,
Сухие плиты дворика
С тюльпанными горшками,
Чепцы старух, склоненные
Над грядкой под окном.
Стоят в каналах лебеди,
Струятся глыбы моста,
Цветенье синих луковиц,
Пивной янтарный хмель,
И вторит шуму мельницы
Почтительно и просто
В коровьих колокольчиках
Болотная свирель.
Кончают вешать золото
Усталые менялы,
Крестьяне у гостиницы
Ведут вечерний пляс,
И в зреющие овощи,
В зеленые каналы
Ложится солнце, плоское,
Как вычищенный таз.
Река берет в извилины
Готические башни.
Домой плетется пьяница,
Судья надел колпак.
Фонарь ночного сторожа
Уходит в день вчерашний,
И слушают прохожие
Бессонницу собак.