Выбрать главу
Один! Один! Не понятый друзьями, Отдавший жизнь за пошлый анекдот, «Плешивый шут», задавленный долгами, Не краску — желчь из тюбика он жмет.
Куда бежать? Шпицрутены, парады, Вихры корнетов и чепцы старух Здесь заслонили лучший сон Эллады И суетой отяжелили слух.
Разгул реки переграждают шлюзы, Сердца певцов встречает пистолет, И лгут академические музы, А у него и друга даже нет!
Измученная каменной постелью, В его груди колотится Нева, И он скользит, закутанный шинелью, А ветер рвет и комкает слова:
«Неужель, как нищий на соломе, И моя мечта обречена Задыхаться в сумасшедшем доме От бессилья, злобы и вина,
Чтоб потом, мотаясь по сугробам, Уносила мерзлая доска Крик ворон над одиноким гробом, Брань возниц и кашель денщика?
Петербург мой! Город лебединый! Верю я, когда-нибудь и ты Возведешь бессмертные Афины Посреди болот и нищеты,
И осядет песней в человеке Эта муть неволи и обид, Как наутро возвращает реки В берега остуженный гранит!»
5
Морозной пылью в солнечном музее Янтарная густеет тишина. Она разбудит даже в ротозее, Среди дриад, вельмож, пейзажей, флотов, Суровый век, в котором жил Федотов, Нахмурившийся в раме у окна. Широкий ямб торопит нетерпенье, Эпическую поступь наших лет. У нас простор для дум и вдохновенья, Но как забыть, что был и черств и горек Хлеб прошлого! Кроши его, историк, И замеси на вымысле, поэт!
Декабрь 1926 — январь 1927

80. РОЗИНА

Долго в жилах музыка бродила, Поднимая темное вино… Но, скажи мне, где всё это было, Где всё это было, так давно?
Свет погас, и стали вы Розиной… Дом в Севилье. Полная луна. Звон гитары — рокот соловьиный — Градом бьет в полотнище окна.
Жизни, счастья пылкая возможность! Разве сердца удержать полет В силах тщетная предосторожность, Стариковской ревности расчет?
Доктор Бартоло в камзоле красном, Иезуит в сутане, клевета, Хитрая интрига — всё напрасно Там, где сцена светом залита!
Опекун раздулся, точно слива, Съехал набок докторский парик, И уже влюбленный Альмавива Вам к руке за нотами приник.
Вздохи скрипок, увертюра мая. Как и полагалось пьесам встарь, Фигаро встает, приподнимая Разноцветный колдовской фонарь,
И гремит финал сквозь сумрак синий… Снова снег. Ночных каналов дрожь, В легком сердце болтовню Россини По пустынным улицам несешь.
Льется, тает холодок счастливый, Звезды и ясны, и далеки. И стучат, стучат речитативы В тронутые инеем виски.
Доброй ночи, милая Розина! В мутном круге ширится луна. Дом молчит. И в зареве камина Сам Россини смотрит из окна.
24 октября 1927

81. В ЭРМИТАЖЕ

Ты снова видишь Фландрию, Канал, одетый в камень, В сыром сентябрьском воздухе, Огонь над очагом, Сухие плиты дворика С тюльпанными горшками, Чепцы старух, склоненные Над грядкой под окном.
Стоят в каналах лебеди, Струятся глыбы моста, Цветенье синих луковиц, Пивной янтарный хмель, И вторит шуму мельницы Почтительно и просто В коровьих колокольчиках Болотная свирель.
Кончают вешать золото Усталые менялы, Крестьяне у гостиницы Ведут вечерний пляс, И в зреющие овощи, В зеленые каналы Ложится солнце, плоское, Как вычищенный таз.
Река берет в извилины Готические башни. Домой плетется пьяница, Судья надел колпак. Фонарь ночного сторожа Уходит в день вчерашний, И слушают прохожие Бессонницу собак.