Пятнадцать мальчиков
Пятнадцать мальчиков, а может быть, и больше,а может быть, и меньше, чем пятнадцать,испуганными голосамимне говорили:«Пойдем в кино или в музей изобразительных искусств».Я отвечала им примерно вот что:«Мне некогда».Пятнадцать мальчиков дарили мне подснежники.Пятнадцать мальчиков надломленными голосамимне говорили:«Я никогда тебя не разлюблю».Я отвечала им примерно вот что:«Посмотрим».
Пятнадцать мальчиков теперь живут спокойно.Они исполнили тяжелую повинностьподснежников, отчаянья и писем.Их любят девушки —иные красивее, чем я,иные некрасивее.Пятнадцать мальчиков преувеличенно свободно,а подчас злорадноприветствуют меня при встрече,приветствуют во мне при встречесвое освобождение, нормальный сон и пищу…
Напрасно ты идешь, последний мальчик.Поставлю я твои подснежники в стакан,и коренастые их стебли обрастутсеребряными пузырьками…Но, видишь ли, и ты меня разлюбишь,и, победив себя, ты будешь говорить со мной надменно,как будто победил меня,а я пойду по улице, по улице…
«Я думала, что ты мой враг…»
Я думала, что ты мой враг,что ты беда моя тяжелая,а ты не враг, ты просто враль,и вся игра твоя – дешевая.
На площади Манежнойбросал монету в снег.Загадывал монетой,люблю я или нет.
И шарфом ноги мне обматывалтам, в Александровском саду,и руки грел, а всё обманывал,всё думал, что и я солгу.
Кружилось надо мной вранье,похожее на воронье.
Но вот в последний раз прощаешься,в глазах ни сине, ни черно.О, проживешь, не опечалишься,а мне и вовсе ничего.
Но как же всё напрасно,но как же всё нелепо!Тебе идти направо.Мне идти налево.
«Жилось мне весело и шибко…»
Жилось мне весело и шибко.Ты шел в заснеженном плаще,и вдруг зеленый ветер шиправздымал косынку на плече.
А был ты мне ни друг, ни недруг.Но вот бревно. Под ним река.В реке, в ее ноябрьских недрах,займется пламенем рука.
«А глубоко?» – «Попробуй смеряй!» —Смеюсь, зубами лист беруи говорю: «Ты парень смелый.Пройдись по этому бревну».
Ого! – тревоги выраженьев твоей руке. Дрожит рука.Ресниц густое ворошеньенад замиранием зрачка.
А я иду (сначала боком), —о, поскорей бы, поскорей! —над темным холодом, над бойкимозябшим ходом пескарей.
А ты проходишь по перрону,закрыв лицо воротником,и тлеющую папиросув снегу кончаешь каблуком.
«Чем отличаюсь я от женщины с цветком…»
Чем отличаюсь я от женщины с цветком,от девочки, которая смеется,которая играет перстеньком,а перстенёк ей в руки не дается?
Я отличаюсь комнатой с обоями,где так сижу я на исходе дня,и женщина с манжетами собольиминадменный взгляд отводит от меня.
Как я жалею взгляд ее надменный,и я боюсь, боюсь ее спугнуть,когда она над пепельницей меднойсклоняется, чтоб пепел отряхнуть.
О, Господи, как я ее жалею,плечо ее, понурое плечо,и беленькую тоненькую шею,которой так под мехом горячо!
И я боюсь, что вдруг она заплачет,что губы ее страшно закричат,что руки в рукава она запрячети бусинки по полу застучат…
Сны о Грузии
Сны о Грузии – вот радость!И под утро так чиставиноградовая сладость,осенившая уста.Ни о чем я не жалею,ничего я не хочу —в золотом Свети-Цховелиставлю бедную свечу.Малым камушкам во Мцхетавоздаю хвалу и честь.Господи, пусть будет этовечно так, как ныне есть.Пусть всегда мне будут в новостьи колдуют надо мнойродины родной суровость,нежность родины чужой.
Спать
Мне – пляшущей под мцхетскою луной,мне – плачущей любою мышцей в теле,мне – ставшей тенью, слабою длиной,не умещенной в храм Свети-Цховели,мне – обнаженной ниткой серебра,продернутой в твою иглу, Тбилиси,мне – жившей, как преступник, – до утра,озябшей до крови в твоей теплице,мне – не умевшей засыпать в ночах,безумьем растлевающей знакомых,имеющей зрачок коня в очах,отпрянувшей от снов, как от загонов,мне – с нищими поющей на мосту:«Прости нам, утро, прегрешенья наши.Обугленных желудков нищетупозолоти своим подарком, хаши»,мне – скачущей наискосок и вспятьв бессоннице, в ее дурной потехе, —о Господи, как мне хотелось спатьв глубокой, словно колыбель, постели.Спать – засыпая. Просыпаясь – спать.Спать – медленно, как пригублять напиток.О, спать и сон посасывать, как сласть,пролив слюною сладости избыток.Проснуться поздно, глаз не открывать,чтоб дальше искушать себя секретомпогоды, осеняющей кроватьпока еще не принятым приветом.Как приторен в гортани привкус сна.Движенье рук свежо и неумело.Неопытность воскресшего Христаглубокой ленью сковывает тело.Мозг слеп, словно остывшая звезда.Пульс тих, как сок в непробужденном древе.И – снова спать! Спать долго. Спать всегда,спать замкнуто, как в материнском чреве.