И стало быть, недорешенудел, назначенный молвою,и снова, словно дирижер,он не робеет стать спиною.
Спиною к нам, лицом туда,где звуки ждут его намёка,и в этом первом «та-та-та»как будто бы труда немного.
Но мы-то знаем, как великтруд, не снискавший одобренья.О зимний день, зачем велишьработать так, до одуренья?
Позволь оставить этот труди бедной славой утешаться.Но – снег из туч! Но – дым из труб!И невозможно удержаться.
«Жила в позоре окаянном…»
Жила в позоре окаянном,а всё ж душа – белым-бела.Но если кто-то океаноми был – то это я была.
О, мой купальщик боязливый!Ты б сам не выплыл – это яволною нежной и брезгливойна берег вынесла тебя.
Что я наделала с тобою!Как позабыла в той беде,что стал ты рыбой голубою,взлелеянной в моей воде!
Я за тобой приливом белымвернулась. Нет за мной вины.Но ты в своем испуге бедномотпрянул от моей волны.
И повторяют вслед за мною,и причитают все моря:о, ты, дитя мое родное,о, бедное, – прости меня.
«О, мой застенчивый герой…»
О, мой застенчивый герой,ты ловко избежал позора.Как долго я играла роль,не опираясь на партнёра!
К проклятой помощи твоейя не прибегнула ни разу.Среди кулис, среди тенейты спасся, незаметный глазу.
Но в этом сраме и бредуя шла пред публикой жестокой —всё на беду, всё на виду,всё в этой роли одинокой.
О, как ты гоготал, партер!Ты не прощал мне очевидностьбесстыжую моих потерь,моей улыбки безобидность.
И жадно шли твои стаданапиться из моей печали.Одна, одна – среди стыдастою с упавшими плечами.
Но опрометчивой толпегерой действительный не виден.Герой, как боязно тебе!Не бойся, я тебя не выдам.
Вся наша роль – моя лишь роль.Я проиграла в ней жестоко.Вся наша боль – моя лишь боль.Но сколько боли. Сколько. Сколько.
«Смотрю на женщин, как смотрели встарь…»
Смотрю на женщин, как смотрели встарь,с благоговением и выжиданьем.О, как они умеют сесть, и встать,и голову склонить над вышиваньем.
Но ближе мне могучий род мужчин,раздумья их, сраженья и проказы.Склоненные под тяжестью морщин,их лбы так величавы и прекрасны.
Они – воители, творцы наук и книг.Настаивая на высоком сходстве,намереваюсь приравняться к нимя в мастерстве своем и благородстве.
Я – им чета. Когда пришла пора,присев на покачнувшиеся нары,я, запрокинув голову, пила,чтобы не пасть до разницы меж нами.
Нам выпадет один почёт и суд,работавшим толково и серьезно.Обратную разоблачая суть,как колокол, звенит моя серёжка.
И в звоне том – смятенье и печаль,незащищенность детская и слабость.И доверяю я мужским плечамнеравенства томительную сладость.
«Так и живем – напрасно маясь…»
Так и живем – напрасно маясь,в случайный веруя навет.Какая маленькая малостьнас может разлучить навек.
Так просто вычислить, прикинуть,что без тебя мне нет житья.Мне надо бы к тебе приникнуть.Иначе поступаю я.
Припав на желтое сиденье,сижу в косыночке простойи направляюсь на съеденьетой темной станции пустой.
Иду вдоль белого кладбища,оглядываюсь на кресты.Звучат печально и комичношаги мои средь темноты.
О, снизойди ко мне, разбойник,присвистни в эту тишину.Я удивленно, как ребенок,в глаза недобрые взгляну.
Зачем я здесь, зачем ступаюна темную тропу в лесу?Вину какую искупаюи наказание несу?
О, как мне надо возродитьсяиз этой тьмы и пустоты.О, как мне надо возвратитьсятуда, где ты, туда, где ты.
Так просто станет всё и цельно,когда ты скажешь мне словаи тяжело и драгоценноко мне склонится голова.
«Из глубины моих невзгод…»
Из глубины моих невзгодмолюсь о милом человеке.Пусть будет счастлив в этот год,и в следующий, и вовеки.
Я, не сумевшая постичьпростого таинства удачи,беду к нему не допуститьстараюсь так или иначе.