В прощенье мне теплом собратаповеяло, и со дворавошла прекрасная собакас душой, исполненной добра.
Затем мы занялись обедом.Я и хозяин пили ром, —нет, я пила, он этим ведал, —и всё же разразился гром.
Он знал: коль ложь не бестолкова,она не осквернит уста,я знала: за лукавство слованаказывает немота.
Он, сокрушаясь бесполезно,стал разум мой учить уму,и я ответила любезно:– Потом, мой друг, когда умру…
Мы помирились в воскресенье.– У нас обед. А что у вас?– А у меня стихотворенье.Оно написано как раз.
«Я думаю: как я была глупа…»
Я думаю: как я была глупа,когда стыдилась собственного лба —зачем он так от гения свободен?Сегодня, став взрослее и трезвей,хочу обедать посреди друзей —лишь их привет мне сладок и угоден.Мне снился сон: я мучаюсь и мчусь,лицейскою возвышенностью чувствпылает мозг в честь праздника простого.Друзья мои, что так добры ко мне,должны собраться в маленьком кафена площади Восстанья в полшестого.Я прихожу и вижу: собрались.Благословляя красоту их лиц,плач нежности стоит в моей гортани.Как встарь, моя кружится голова.Как встарь, звучат прекрасные словаи пенье очарованной гитары.Я просыпаюсь и спешу в кафе,я оставляю шапку в рукаве,не ведая сомнения пустого.Я твердо помню мой недавний сони стол прошу накрыть на пять персонна площади Восстанья в полшестого.Я долго жду и вижу жизнь людей,которую прибоем площадейвыносит вдруг на мой пустынный остров.Так мне пришлось присвоить новость встреч,чужие тайны и чужую речь,борьбу локтей неведомых и острых.Вошел убийца в сером пиджаке.Убитый им сидел невдалеке.Я наблюдала странность их общенья.Промолвил первый:– Вот моя рука,но всё ж не пейте столько коньяка. —И встал второй и попросил прощенья.Я у того, кто встал, спросила:– Выоднажды не сносили головы,неужто с вами что-нибудь случится? —Он мне сказал:– Я узник прежних уз.Дитя мое, я, как тогда, боюсь —не я ему, он мне ночами снится.
Я поняла: я быть одна боюсь.Друзья мои, прекрасен наш союз!О, смилуйтесь, хоть вы не обещали.Совсем одна, словно Мальмгрен во льду,заточена, словно мигрень во лбу.Друзья мои, я требую пощады!
И всё ж, пока слагать стихи смогу,я вот как вам солгу иль не солгу:они пришли, не ожидая зова,сказали мне: – Спешат твои часы. —И были наши помыслы чистына площади Восстанья в полшестого.
«Так дурно жить, как я вчера жила…»
Так дурно жить, как я вчера жила, —в пустом пиру, где все мертвы друг к другуи пошлости нетрезвая жарасвистит в мозгу по замкнутому кругу.
Чудовищем ручным в чужих домахнести две влажных черноты в глазницахи пребывать не сведеньем в умах,а вожделенной притчей во языцех.
Довольствоваться роскошью беды —в азартном и злорадном нераденьеследить за увяданием звезды,втемяшенной в мой разум при рожденье.
Вслед чуждой воле, как в петле лассо,понурить шею среди пекл безводных,от скудных скверов отвращать лицо,не смея быть при детях и животных.
Пережимать иссякшую педаль:без тех, без лучших, мыкалась по свету,а без себя? Не велика печаль!Уж не копить ли драгоценность эту?
Дразнить плащом горячий гнев машини снова выжить, как это ни сложно,под доблестной защитою мужчин,что и в невесты брать неосторожно.
Всем лицемерьем искушать беду,но хитрой слепотою дальновиднойнадеяться, что будет ночь в садуопять слагать свой лепет деловитый.
Какая тайна влюблена в меня,чьей выгоде мое спасенье сладко,коль мне дано по окончаньи днястать оборотнем, алчущим порядка?
О, вот оно! Деревья и рекаготовы выдать тайну вековую,и с первобытной меткостью рукапривносит пламя в мертвость восковую.
Подобострастный бег карандашаспешит служить и жертвовать длиною.И так чиста суровая душа,словно сейчас излучена луною.
Терзая зреньем небо и леса,всему чужой, иноязычный идол,царю во тьме огромностью лица,которого никто другой не видел.
Пред днем былым не ведаю стыда,пред новым днем не знаю сожаленьяи медленно стираю прядь со лбадля пущего удобства размышленья.