Когда же я очнусь от суетного рисканеведомо зачем сводить себя на нет,но скажет кто-нибудь: она была артистка,и скажет кто-нибудь: она была поэт.
Измучена гортань кровотеченьем речи,но весел мой прыжок из темноты кулис.В одно лицо людей, всё явственней и резче,сливаются черты прекрасных ваших лиц.
Я обращу в поклон нерасторопность жеста.Нисколько мне не жаль ни слов, ни мук моих.Достанет ли их вам для малого блаженства?Не навсегда прошу – но лишь на миг, на миг…
«Так, значит, как вы делаете, други?..»
Так, значит, как вы делаете, други?Пораньше встав, пока темно-светло,открыв тетрадь, перо берете в рукии пишете? Как, только и всего?
Нет, у меня – всё хуже, всё иначе.Свечу истрачу, взор сошлю в окно,как второгодник, не решив задачи.Меж тем в окне уже светло-темно.
Сначала – ночь отчаянья и бденья,потом (вдруг нет?) – неуловимый звук.Тут, впрочем, надо начинать с рожденья,а мне сегодня лень и недосуг.
«Ни слова о любви! Но я о ней ни слова…»
Ни слова о любви! Но я о ней ни слова,не водятся давно в гортани соловьи.Там пламя посреди пустого небосклона,но даже в ночь луны ни слова о любви!
Луну над головой держать я притерпеласьдля пущего труда, для возбужденья дум.Но в нынешней луне – бессмысленная прелесть,и стелется Арбат пустыней белых дюн.
Лепечет о любви сестра-поэт-певунья —вполглаза покошусь и усмехнусь вполрта.Как зримо возведен из толщи полнолуньячертог для Божества, а дверь не заперта.
Как бедный Гоголь худ там, во главе бульвара,и одинок вблизи вселенской полыньи.Столь длительной луны над миром не бывало,сейчас она пройдет. Ни слова о любви!
Так долго я жила, что сердце притупилось,но выжило в бою с невзгодой бытия,и вновь свежим-свежа в нём чья-то власть и милость.Те двое под луной – неужто ты и я?
Дом и лес
Этот дом увядает, как лес…Но над лесом – присмотр небосвода,и о лесе печется природа,соблюдая его интерес.
Краткий обморок вечной судьбы —спячка леса при будущем снеге.Этот дом засыпает сильнееи смертельней, чем знают дубы.
Лес – на время, а дом – навсегда.В доме призрак – бездельник и нищий,а у леса есть бодрый лесничийтам, где высшая мгла и звезда.
Так зачем наобум, наугадвсуе связывать с осенью лесато, что в доме разыграна пьесастаромодная, как листопад?
В этом доме, отцветшем дотла,жизнь былая жила и крепчала,меж висков и в запястьях стучала,молода и бессмертна была.
Книга мучила пристальный лоб,сердце тяжко по сердцу томилось,пекло совести грозно дымилосьи вперялось в ночной потолок.
В этом доме, неведомо чьем,старых записей бледные главыпризнаются, что хочется славы…Ах, я знаю, что лес ни при чем!
Просто утром подуло с небеси соринкою, втянутой глазом,залетела в рассеянный разумэта строчка про дом и про лес…
Истощился в дому домовой,участь лешего – воля и нега.Лес – ничей, только почвы и неба.Этот дом – на мгновение – мой.
Любо мне возвратиться сюдаи отпраздновать нежно и скорбнодивный миг, когда живы мы оба:я – на время, а лес – навсегда.
«Сад еще не облетал…»
Сад еще не облетал,только береза желтела.«Вот уж и август настал», —я написать захотела.
«Вот уж и август настал», —много ль ума в этой строчке, —мне ль разобраться? На садосень влияла всё строже.
И самодержец душитам, где исток звездопада,повелевал: – Не пиши!Августу славы не надо.
Слиткам последней жарысыщешь эпитет не ты ли,коль золотые шары,видишь, и впрямь золотые.
Так моя осень текла.Плод упадал переспелый.Возле меня и столадень угасал не воспетый.
В прелести действий земныхлишь тишина что-то значит.Слишком развязно о нихбренное слово судачит.
Судя по хладу светил,по багрецу перелеска,Пушкин, октябрь наступил.Сколько прохлады и блеска!
Лед поутру обметалночью налитые лужи.«Вот уж и август настал», —ах, не дописывать лучше.
Бедствую и не могуследовать вещим капризам.Но золотится в снегуавгуста маленький призрак.