Я говорю на грани октября:– О, будь неладен, предыдущий месяц.Мне надобно свободы от тебя,и торжества, и празднества, и мести.
В глазах от этой осени пестро.И, словно на уроке рисованья,прилежное пишу тебе письмо,выпрашивая расставанья.
Гордилась я, и это было зря.Опровергая прошлую надменность,прошу тебя: не причиняй мне зла!Я так на доброту твою надеюсь.
«Ты говоришь – не надо плакать…»
Ты говоришь – не надо плакать.А может быть, и впрямь, и впрямьне надо плакать – надо плаватьв холодных реках. Надо вплавь
одолевать ночную воду,плывущую из-под руки,чтоб даровать себе свободудругого берега реки.
Недаром мне вздыхалось сладков Сибири, в чистой стороне,где доверительно и слаборастенья никнули ко мне.
Как привести тебе примерытого, что делалось со мной?Мерцают в памяти предметыи отдают голубизной.
Байкала потаенный омут,где среди медленной водыпосверкивая ходит омульи пёрышки его видны.
И те дома, и те сараи,заметные на берегах,и цвета яркого саранки,мгновенно сникшие в руках.
И в белую полоску чудо —внезапные бурундуки,так испытующе и чутков меня вперявшие зрачки.
Так завлекала и казниламеня тех речек глубина.Гранёная вода Кизирабыла, как пламень, холодна.
И опровергнуто лукавствомое и все слова твоинапоминающей лекарствоцелебной горечью травы.
Припоминается мне снова,что там, среди земли и ржи,мне не пришлось сказать ни слова,ни слова маленького лжи.
«Влечет меня старинный слог…»
Влечет меня старинный слог.Есть обаянье в древней речи.Она бывает наших слови современнее и резче.
Вскричать: «Полцарства за коня!» —какая вспыльчивость и щедрость!Но снизойдет и на меняпоследнего задора тщетность.
Когда-нибудь очнусь во мгле,навеки проиграв сраженье,и вот придет на память мнебезумца древнего решенье.
О, что полцарства для меня!Дитя, наученное веком,возьму коня, отдам коняза полмгновенья с человеком,
любимым мною. Бог с тобой,о конь мой, конь мой, конь ретивый.Я безвозмездно повод твойослаблю – и табун родимый
нагонишь ты, нагонишь там,в степи пустой и порыжелой.А мне наскучил тарарамэтих побед и поражений.
Мне жаль коня! Мне жаль любви!И на манер средневековыйложится под ноги моилишь след, оставленный подковой.
Светофоры
Геннадию Хазанову
Светофоры. И я перед нимистановлюсь, отступаю назад.Светофор. Это странное имя.Светофор. Святослав. Светозар.
Светофоры добры, как славяне.Мне в лицо устремляют огнии огнями, как будто словами,умоляют: «Постой, не гони».
Благодарна я им за смещеньеэтих двух разноцветных огней,но во мне происходит смешеньеэтих двух разноцветных кровей.
О, извечно гудел и сливался,о, извечно бесчинствовал спор:этот добрый рассудок славянскийи косой азиатский напор.
Видно, выход – в движенье, в движенье,в голове, наклоненной к рулю,в бесшабашном головокруженьеу обочины на краю.
И, откидываясь на сиденье,говорю себе: «Погоди».Отдаю себя на съеденьеэтой скорости впереди.
Чужое ремесло
Чужое ремесло мной помыкает.На грех наводит, за собой маня.Моя работа мне не помогаети мстительно сторонится меня.
Я ей вовеки соблюдаю верность,пишу стихи у краешка стола,и все-таки меня снедает ревность,когда творят иные мастера.
Поет высоким голосом кинто —и у меня в тбилисском том духане,в картинной галерее и в кинозавистливо заходится дыханье.
Когда возводит красную трубупечник на необжитом новом доме,я тоже вытираю о травузамаранные глиною ладони.
О, сделать так, как сделал оператор,послушно перенять его примери, пристально приникнув к аппаратам,прищуриться на выбранный предмет.
О, эта жадность деревца сажать,из лейки лить на грядках неполитыхи линии натурщиц отражать,размазывая краски на палитрах!
Так власть чужой работы надо мнойменя жестоко требует к ответу.Но не прошу я участи иной.Благодарю скупую радость эту.