Ты спросишь, кто велит?– всесильный бог деталей,Всесильный бог любви,Ягойлов и Ядвиг.
Не знаю, решена льЗагадка зги загробной,Но жизнь, как тишинаОсенняя, – подробна.
Имелось
Засим, имелся сеновалИ пахнул винной пробкойС тех дней, что август миновалИ не пололи тропки.
В траве, на кислице, меж бусБрильянты, хмурясь, висли,По захлоделости на вкусНапоминая рислинг.
Сентябрь составлял статьюВ извозчичьем хозяйстве,Летал, носил и по чутьюПредупреждал ненастье.
То, застя двор, водой с винцомЖелтил песок и лужи,То с неба спринцевал свинцомОконниц полукружья.То золотил их, залетевС куста за хлев, к крестьянам,То к нашему стеклу, с деревПожаром листьев прянув.Есть марки счастья. Есть словаVin gal, vin triste, – но верь мне,[6]Что кислица – травой трава,А рислинг – пыльный термин.Имелась ночь. Имелось губДрожанье. На веках вислиБрильянты, хмурясь. Дождь в мозгуШумел, не отдаваясь мыслью.Казалось, не люблю, – молюсьИ не целую, – мимоНе век, не час плывет моллюск,Свеченьем счастья тмимый.Как музыка: века в слезах,А песнь не смеет плакать,Тряслась, не прерываясь в ах! —Коралловая мякоть.
Любить – идти, – не смолкнул гром
Любить – идти, – не смолкнул гром,Топтать тоску, не знать ботинок,Пугать ежей, платить добромЗа зло брусники с паутиной.Пить с веток, бьющих по лицу,Лазурь с отскоку полосуя:«Так это эхо?» – И к концуС дороги сбиться в поцелуях.Как с маршем, бресть с репьем на всем.К закату знать, что солнце старшеТех звезд и тех телег с овсом,Той Маргариты и корчмарши.Терять язык, абонементНа бурю слез в глазах валькирий,И в жар всем небом онемев,Топить мачтовый лес в эфире.
Разлегшись, сгресть, в шипах, клочьмиСобытья лет, как шишки ели:Шоссе; сошествие корчмы;Светало; зябли; рыбу ели.
И, раз свалясь, запеть: "Седой,Я шел и пал без сил. Когда-тоДавился город лебедой,Купавшейся в слезах солдаток.
В тени безлунных длинных риг,В огнях баклаг и бакалеен,Наверное и он – старикИ тоже следом околеет".
Так пел я, пел и умирал.И умирал и возвращалсяК ее рукам, как бумеранг,И – сколько помнится – прощался.
Послесловье
Нет, не я вам печаль причинил.Я не стоил забвения родины.Это солнце горело на каплях чернил,Как в кистях запыленной смородины.
И в крови моих мыслей и писемЗавелась кошениль.Этот пурпур червца от меня независим.Нет, не я вам печаль причинил.
Это вечер из пыли лепился и, пышучи,Целовал вас, задохшися в охре, пыльцой.Это тени вам щупали пульс. Это, вышедшиЗа плетень, вы полям подставляли лицоИ пылали, плывя, по олифе калиток,Полумраком, золою и маком залитых.
Это – круглое лето, горев в ярлыкахПо прудам, как багаж солнцепеком заляпанных,Сургучом опечатоло грудь бурлакаИ сожгло ваши платья и шляпы.
Это ваши ресницы слипались от яркости,Это диск одичалый, рога истесавОб ограды, бодаясь, крушил палисад.Это – запад, карбункулом вам в волосаЗалетев и гудя, угасал в полчаса,Осыпая багрянец с малины и бархатцев.Нет, не я, это – вы, это ваша краса.
Конец
Наяву ли все? Время ли разгуливать?Лучше вечно спать, спать, спать, спатьИ не видеть снов.Снова – улица. Снова – полог тюлевый,Снова, что ни ночь – степь, стог, стонИ теперь и впредь.Листьям в августе, с астмой в каждом атоме,Снится тишь и темь. Вдруг бег псаПробуждает сад.Ждет – улягутся. Вдруг – гигант из затеми,И другой. Шаги. «Тут есть болт».Свист и зов: тубо!Он буквально ведь обливал, обваливалНашим шагом шлях! Он и тынИстязал тобой.Осень. Изжелта-сизый бисер нижется.Ах, как и тебе, прель, мне смерть,Как приелось жить!О, не вовремя ночь кадит маневрамиПаровозов; в дождь каждый листРвется в степь, как те.Окна сцены мне делают. Бесцельно ведь!Рвется с петель дверь, целовавЛед ее локтей.Познакомь меня с кем-нибудь из вскормленных,Как они, страдой южных нив,Пустырей и ржи.Но с оскоминой, но с оцепененьем, с комьямиВ горле, но с тоской стольких словУстаешь дружить!
Темы и вариации
(1916—1922)
Пять повестей
Вдохновенье
По заборам бегут амбразуры,Образуются бреши в стене,Когда ночь оглашается фуройПовестей, неизвестных весне.
Без клещей приближенье фургонаВырывает из ниш костылиТолько гулом свершенных прогонов,Подымающих пыль издали.
Этот грохот им слышен впервые.Завтра, завтра понять я вам дам,Как рвались из ворот мостовые,Вылетая по жарким следам.
Как в росистую хвойную скорбкостьСкипидарной, как утро, струиПогружали постройки свой корпусИ лицо окунал конвоир.
О, теперь и от лип не в секрете:Город пуст по зарям оттого,Что последний из смертных в карете
В то же утро, ушам не поверя,Протереть не успевши очей,Сколько бедных, истерзанных перьевРвется к окнам из рук рифмачей!