Выбрать главу

1935-1936

Весна

Всю ту зимушку седую, как я жил, не знаю сам, и горюя и бедуя по особенным глазам. Как два раза на неделе по снегам хотел пойти, как суровые метели заметали все пути... Как пришел я в полночь мая, соблюдая тишину, задыхаясь, замирая, к соловьевскому окну про любовь свою сказать, Александру в жены звать. — Александра Соловьева, ты забыла ли давно — двадцать пять минут второго, неизвестный стук в окно? Вышла в сени по ковру, улыбнулась не к добру, вышла с талыми глазами, вся в истоме, вся в жару. Будто пчелы с вешних сот на лице сбирали мед, да ослепли медоноски, всю изжалили впотьмах, — две медовые полоски прикипели на губах. Кудри сбиты и развиты, пали замертво к плечам, плечи белые повиты в крылья черного плаща. Плащ до самого следа, сверху звезды в два ряда, плащ тяжелый, вороненый, весь зеркальный, как вода. Перелетные зарницы на волнах его горят, самолеты на петлицах к небу медленно летят... И ударил с неба гром, улыбнулся я с трудом: — Вот, — сказал я, — здравствуй, что ли. Я — стучался под окном. Объясни мне, сделай милость, если дома ты одна, в чью одежду нарядилась, от кого пьяным-пьяна?.. Покраснела Александра, погасила в сенях свет. И сказала Александра: — Александры дома нет... Александра Соловьева, как бежал я до огня от холодного, ночного соловьевского окна! Над землею птичьи стаи птичьи свадьбы засвистали. Я шатаясь шел вперед от калиток до ворот. И лежала в реках мая, палисады окрыля, в тайных криках, как немая, оперенная земля, вся — в непряденном шелку, вся — в березовом соку.

1935-1936

Обоянка

По лесам краснела земляника, реки наземь падали со скал... От соленой Камы до Яика исходил я каменный Урал. Ставил я в горах цеха из стали, доставал я уголь на-гора, и меня часами награждали, пили чай со мной директора. В праздники ходил я на гулянки, по садам бродил в вечерний час, и глядели на меня горянки, нипочем не отрывая глаз. По дорогам, низким и высоким, медленно теряя дни свои, я живу — душевно одиноким только с точки зрения любви. Словом, в жизни многому ученый, знавший много счастья, много бед, не имел я счастья знать девчонок, равных в обаянии тебе. Не имел я чести строить в яви, видеть и во сне, и наяву города, сравнимого по славе с городом, в котором я живу. Где с тобой проходим спозаранку по широким улицам вдвоем, горлинка залетная, горянка, горенько нежданное мое. Видел я глаза орлиц и ланей, соловьих и диких голубят, но такие — синие в тумане, голубые в полдень — у тебя. Выйдешь в ельник — ельник станет вровень, в горы глянешь — горы позовут, улыбнешься — за твое здоровье земляника подпалит траву. А купаться вздумаешь под кручей, прыгнешь в воду ласточкой летучей, вспыхнет сердце, словно от огня, и плывешь по той воде кипучей, над водою плечи приподняв... На какой, скажи, реке заветной, полуденным солнышком согрет, твой родной, садовый, семицветный, дальний Обояньский сельсовет? На Дону ли тихом, на Кубани — все равно, имею я в виду: обаятельнее Обояни — на земле селений не найду. Не найду в цветах — желтее меду, в горной вишне — влаги огневой, не найду на белом свете сроду серденька желанней твоего. Петь мне без тебя не довелось бы, без тебя темно в средине дня, и прошу я в превеликой просьбе — выйди, что ли, замуж за меня. Не хвалюсь одеждой и достатком, но имею честь сказать одно: никогда я не считаю сладким горькое, веселое вино. И долит меня большая вера, до того долит, что нету слов, что экзамен сдам на инженера — вечного строителя домов. Никакому горю непокорный, каждый день тобою дорожа, скоро стану строить город горный по большим московским чертежам. Вот и встанет он несокрушимо, облицован камнем голубым, засияют горные вершины, как родные сестры, перед ним. Обоянкой звать тебя я стану. — Обоянка, — я тебе скажу, — не спеша деревья вырастают ровнями второму этажу. Нет в садах зеленых с теми сходства, что растут в твоей родной степи. Поступи в контору садоводства, садоводом главным поступи. Чтоб вокруг домов да вкруг кварталов, затопив долину, все плыла, птицами свистела, зацветала, поднимала пену добела и вставала выше крыш зеркальных в вечер поздний, в утреннюю рань, в ягодах медовых и миндальных, вся в цветах и звездах — Обоянь!