Поэт гипнотизирует внимание,
Когда читает нам свои стихи,
То шепотом, то криком, то молчанием
Затушевав огрехи и грехи.
А вот «с листа» увидишь обязательно —
Тут рифмы нет, там мысль не так остра...
Жизнь, как стихи, проста,
Когда внимательно
Ее анализируешь «с листа».
Товарищам по оружию
Лучше быть мне критикой отпетым,
чем дожить до экой срамоты:
клеить, выдавая за ракеты,
вирши, как бумажные цветы.
А потом вязать из тех изделий
мертвый, вроде веника, букет,
вот, мол, сколь моделей на неделе!
Страсти — в масти! Чем я не поэт!
Охрани цветки мои, эпоха,
от бурьяна и чертополоха!..
Это — вроде горького присловья,
притча не для нас, друзья мои.
Словом, налитым горячей кровью,
водит нас поэзия в бои
за цветы живые, как ракеты,
что сердцебиением согреты,
чтоб пришел скорей, как говорится,
ремеслу бумажному капут.
Есть еще в сердцах-пороховницах
порох тот, что чувствами зовут!
Есть еще закон у нашей власти:
в самую страстную из эпох
пустодел без совести и страсти
стоит то же, что чертополох.
Милые, друзья мои поэты!
Может, хватит этой чехарды:
вырезать бумажные ракеты
и кропать бумажные цветы?..
1965
СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
Граммофон
В вечер, шелком закатным вышитый,
В листвяный тополей перезвон,
На крылечке, в узористом вишенье,
Серебристо гремел граммофон.
Улыбались окошки резные,
Распахнувшись стекольною сталью, —
И в улыбке истомной застыло
Над крылечком — «Изба-читальня».
Собрались все парни и девки,
Старики повалили плетень,
Граммофонной веселой запевкой
Провожать отзвеневший день.
Песня плавала вечером алым,
Целовалась с зарей без конца,
И с напевом приветно-удалым
Расплескалась волною в сердцах.
И до ночки угрюмой и темной
Расцветало крылечко маками —
Под веселый напев граммофонный
Хохотали, плясали и плакали.
1928
На озере
Покачнулася хата на взгорье
В камышовых ресницах озер,
Утром ясным вишневые зори
Вышивают на окнах узор.
Под горою серебряной плавью
Гладят волны озерный покров —
Хорошо этим утром мне плавать
Под налетами легких ветров.
Пляшет солнце лучистым загаром,
Льются степи узорным ковром,
Бьются волны расплавленной гарью
О борта отливным серебром.
1928
В школе
Приветлив светлый старый дом,
Резьбой узорной блещут окна.
И у крылечка под дождем
Ветвистые березы мокнут.
Любовно выгнулось крыльцо,
Склонившись ласково на колья,
Он так уютен на лицо —
Дом под названьем милым — «школа».
Встречает тихим скрипом дверь,
Как прежде матерински, крепко
встречала школьником, — теперь
Вхожу я взрослым человеком.
Знакомый узкий коридор.
И скрип знакомой половицы,
По-новому лаская взор,
Сплелися на стене в узор
Колосья дымчатой пшеницы.
О радость, радость, не остыть
И не завянуть в доме светлом,
Внутри угодливо приветном,
Снаружи ласково простом.
Здесь грусти всякий взмах затих,
Любовно каждый шаг взлелеян.
В венке колосьев золотых
На класс с улыбкой смотрит Ленин.
И, подходя к доске учкома,
Издалека увидишь сам —
Весь урожай приемом новым
Исчислен в группе диаграмм.
1928
Зима
Отзвенели веселые песни
На зеленом просторном лугу.
По сугробам, залегшим, как плесень,
Раскружился метельный разгул.
О, зима! Ты спускаешься наземь
Непреклонна, буйна и легка...
Над землей, одичалой от грязи,
Ты свои расстилаешь снега.
Еще нежны снежинки, как звезды,
Еще смутны и хрупки, как грусть,
Но свинцовые тучи и воздух
Заучили метель наизусть.
Хороши огневые закаты
В снеговом изумрудном огне,
Когда сумерки сгустком мохнатым
Загудят на уснувшей земле.
1928
Ударный манифест
По сети густой объективных причин,
по срывам и левым и правым
мы ладим удары, мы властно кричим:
«Поправим! Направим! Исправим!»
Но часто по-старому рубит рука
застывшую глыбу прорыва,
и только хранит протокола строка
великие наши порывы.
И цифры обыденных сводок грозят
покоем губительно-чинным,
и кто-то опять прикрывает глаза
стеклом объективной причины.
Товарищи! В бури, и ночи, и дни
попробуем силы утроить.
Давайте по-своему время ценить,
работу по-своему строить.
Мы можем и отдых любить и встречать,
но только подсчетом разведав,
чтоб каждый рабочий отколотый час
был часом рабочей победы.
Чтоб звоном текло напряженье труда
в горячие времени ливни.
По глыбе прорыва настроим удар,
по стеклам причин объективных!
И я поднимаю стихов голоса,
в них бодрость, и разум, и чуткость,
за двадцать четыре ударных часа,
без устали движущих сутки!
За ломку прорывов, причин и преград,
за темп, не изведанный в мире,
за стойкость большую ударных бригад
и за пятилетку в четыре.
Товарищи! В бури, и ночи, и дни
и бодрость и силы утроим,
и время по-своему будем ценить,
работу по-лучшему строить.
Не бросим ни часа, ни шагу назад,
а главное — твердость и стойкость,
пока не придется когда-то сказать:
«До срока закончена стройка!»