Выбрать главу
Я жду. Ждет и мрак. Мне смеется. Это я. Только я. И лишь Мое сердце бьется, Юлит и бьется, В мышеловке ребер красная мышь.
Ах, из пены каких-то звонков и материй, В засевающих волнах лифта невдруг, Чу! взлетели в сквозняк распахнуться двери, Надушить вашим смехом порог и вокруг.
Это я протянул к вам руки большие, Мои длинные руки вперед И вперед, Как вековые Веки Вия, Как копье Свое Дон-Кихот.
Вы качнулись и волосы ржавые двинуться Не сумели, застыв, измедузив анфас. Пусть другим это пробило только одиннадцать, Для меня командором шагает двенадцатый час.
Разве берег и буря? Уж не слышу ли гром я? Не косою ли молний скошена ночь? Подкатываются волны, как к горлу комья, Нагибается профиль меня изнемочь.
Это с бедер купальщиц или с окон стекает? И что это? Дождь? Иль вода? А сквозь мех Этой тьмы две строки ваших губ выступают, И рифмой коварной картавый ваш смех.
Этот смех, как духи слишком пряные, льется, Он с тахты. Из-за штор. От ковров. И из ниш. А сердце бьется, Юлит и бьется, В мышеловке ребер умирает мышь.

Сентябрь 1917

Небоскреб образов минус спряженье

Свора слез в подворотне глотки За икры минут проходящий час Сердце без боли — парень без походки, В пепельницу платка окурки глаз.
Долго плюс дольше. Фокстерьеру сердца Кружиться, юлиться, вертеться. Волгою мокрый платок В чайнике сердца кипяток. Доменною печью улыбки 140 по Цельсию Обжигать кирпичи моих щек. Мимо перрона шаблона по рельсе Паровоз голоса с вагонами строк.
Сквозь обруч рта, сквозь красное О он Красный клоун Язык ранний Тост. В небес голубом стакане Гонококки звезд.

Март 1919

Динамас статики

Б. Эрдману

Стволы стреляют в небо от жары И тишина вся в дырьях криков птичьих. У воздуха веснушки мошкары И робость летних непривычек.
Спит солнечный карась вверху, Где пруд в кувшинках облаков и не проточно. И сеет зерна тени в мху Шмель — пестрый почтальон цветочный.
Вдали авто сверлит у полдня зуб И полдень запрокинулся неловок… И мыслей муравьи ползут По пням вчерашних недомолвок.

Июль 1919.

Сокольники.

Принцип поэтической грамматики

День минус солнце плюс оба Полюса скрипят проселком веков. Над нами в небе пам-пам пляшет злоба, Где аэро качается в гамаке ветров.
Лечь — улицы. Сесть — палисадник. Вскочить — небоскребы до звезд. О, горло! Весенний рассадник Хрипоты и невиданных слез.
О, сердце! Какого пророчества Ты ждешь, чтоб вконец устать И каждую вещь по имени-отчеству Вежливо не называть?!
Уткнись в мою душу, не ерзай, Наседкой страстей не клохчи И аппаратиком Морзе По ленте вен не стучи!
Отдираю леса и доски С памятника завтрашних жить: Со свистком полицейским, как с соской, Обмочившись, осень лежит…
Возвращаясь с какого-то пира Минус разум плюс пули солдат, Эти нежные вёсны на крыльях вампира Пролетают глядеть в никуда.

Ноябрь 1918

Принцип обратной темы

Это лужицы светятся нежно и лоско. Это ногти на длинных пальцах Тверской… Я иду и треплет мою прическу Ветер теплой и женской рукой.
Ах, как трудно нести колокольчики ваших улыбок И самому не звенеть, На весь мир не звенеть, Не звенеть… Вы остались. Устались, и стаей серебряных рыбок Ваши глаза в ресничную сеть.
Только помнится: в окна вползали корни Всё растущей луны между засадами ос. «Ах, как мертвенно золото всех Калифорний Возле россыпи ваших волос!..»
Канарейка в углу (как осколок луны) нанизала, Низала Бусы трелей стеклянных на нитку и вдруг Жестким клювом, должно быть, эту нить оборвала, И стекляшки разбились, попадав вокруг.
И испуганно прыснули под полом мышки, И взглянувши на капельки ваших грудей, Даже март (этот гадкий, непослушный мальчишка) Спотыкнулся о краткий февраль страстей.

Октябрь 1917

Принцип архитектурного соподчинения

У купца — товаром трещат лабазы, Лишь скидавай засов, покричи пять минут: — Алмазы! Лучшие свежие алмазы! — И покупатели ордой потекут.
Девушка дождется лунного часа, Выйдет на площадь, где прохожий чист, И груди, как розовые чаши мяса, Ценителю длительной дрожи продаст.
Священник покажется толстый, хороший. На груди с большущим крестом, И у прихожан обменяет на гроши Свое интервью с Христом.
Ну а поэту? Кто купит муки, Обмотанные марлей чистейших строк? Он выйдет на площадь, протянет руки, И с голоду подохнет в недолгий срок!
Мое сердце не банк увлечений, ошибки И буквы восходят мои на крови. Как на сковородке трепещется рыбка, Так жарится сердце мое на любви!
Эй, люди! Монахи, купцы и девицы! Лбом припадаю отошедшему дню, И сердце не успевает биться, А пульс слился в одну трескотню.
Но ведь сердце, набухшее болью, дороже Пустого сердца продашь едва ль, И где сыскать таких прохожих, Которые золотом скупили б печаль?!