В теплицах же моих не снимут
С растений иноземных плод:
Их погубил не русский климат,
А неумелый садовод.
R.M. Von Rilke
Жертва
И тело всё цветет, благоухая,
С тех пор, как я познал твои черты.
Смотри: стройнее, стана не сгибая,
Хожу. А ты лишь ждешь: — о, кто же ты?
Я чувствую, как расстаюсь с собою
И прошлое теряю, как листву.
Твоя улыбка ясною звездою
Сияет над тобой и надо мною,
Она прорежет скоро синеву.
Всё, что давно в младенчестве моем
Блистало безымянными волнами,
Всё — назову тобой пред алтарем,
Затепленным твоими волосами,
Украшенным твоих грудей венком.
Песнь любви
Как душу мне сдержать, чтобы к твоей
Она не прикасалась? Как поднять
Ее к другим предметам над тобою?
Хотел бы дать покой я ей
Вблизи чего-нибудь, что скрыто тьмою,
В том месте, где не стало б всё дрожать,
Когда дрожишь своей ты глубиною.
Но все, что тронет, — нас соединяет,
Как бы смычок, который извлекает
Топ лишь единый, две струны задев.
В какую скрипку вделаны с тобою?
Какой артист нас охватил рукою?
О, сладостный напев!
Восточная песнь
Не побережье ль это наше ложе?
Не берегли, и мы на нем лежим?
Волнение грудей, меня тревожа,
Над чувством возвышается моим.
И эта ночь, что криками полна, —
Грызутся звери, вопли испуская —
О, разве не чужда нам ночь глухая?
И разве день — он, тихо возникая
Извне, грядет, — нам ближе, чем она?
Друг в друга так нам надобно войти,
Как в пестик пыль цветов с тычинок входит.
Безмерного вокруг нас много бродит,
На нас бросаясь дико на пути.
Пока сближаемся мы, не дыша,
Чтобы его вблизи не увидать,
Оно внутри нас может задрожать:
Изменою наполнена душа.
Абисаг
I
Она лежала. Юная рука
К старевшему прикована слугами.
Лежала долго подло старика,
Слегка напугана его годами.
И иногда, когда сова кричала,
Вращала в бороде его свое Лицо.
И вот Ночное восставало
С трепещущим желаньем вкруг нес.
И с ней дрожали звезды. Аромат
Искал чего-то, в спальню проникая,
И занавес дрожал, ей знак давая,
И тихо следовал за знаком взгляд.
Осталась все же возле старика
И Ночь Ночей ее не побеждала,
Близ холодевшего она лежала,
Нетронутая, как душа, легка.
II
Король мечтал о днях ушедших в мрак,
О сделанном и думал над мечтами
И о любимейшей из всех собак. —
Но вечером склонялась Абисаг
Над ним. И жизнь его лежала так,
Как будто брег заклятый под лучами
Созвездий тихих — под ее грудями.
И иногда, как женщины знаток,
Ее неласканные узнавал
Уста король сквозь сдвинутые брови
И видел: чувства юного росток
Себя к его провалу не склонял,
И, слушая, король, как пес, дрожал,
Ища себя в своей последней крови.
Из раздела «Осенние ямбы»
Усталость
«По мне, отчизна только там.
Где любят нас, где верят нам».
Опять покорен грусти, мрачен,
Я — одинокий — снова с той,
Чей взор пленительный прозрачен
И полон юной красотой.
Но ныне с кроткой укоризной
Встречают запылавший день
И страх пред новою отчизной
И недоверчивая лень.
Нет! Не увлечь меня мятелям
В земной простор, в далекий путь,
Не взволновать твоим свирелям
Мою задумчивую грудь.
Еще вскипает над долиной
Осенним солнцем небосвод,
Но треугольник журавлиный
Медлительно на юг плывет.
Боль
Нависла боль свинцовой тучей
С каймой кровавою вокруг.
И ты изрыт тоской летучей,
Многострадальный, нежный луг.
Раскрылся плащ ночной и синий
От леса и до камыша.
В твоей измученной пустыне
Теряется моя душа.
За ней, бредя стопой тревожной
В глухую ночь, в ночную тишь,
Ты, сердце, песнею острожной
Над осенью моей звенишь.
Память
«Далёко ты, но терпеливо
Моей покорствую судьбе.
Во мне божественное живо
Воспоминанье о тебе».
Ты отошла за травы луга,
В глухую осень, в камыши…
Расплескивает крылья вьюга
Над страшною тоской души
Прислушиваюсь к милой флейте
И к дальним шорохам сосны.
Жестокую печаль лелейте.
Мои отчетливые сны.
Я вижу в снеге лабиринта,
Где без дорог мои пути,
Краснеет кровью гиацинта
Твое последнее «прости!».
Ты не могла, ты истомилась
В слезах и бормотаньях встреч,
И отошла, и закрутилась
Змеею шаль вдоль смуглых плеч.
Я не виню, что ты, больная.
И уходила и звала.
И вся цветная, вся хмельная
С моих страниц ты уплыла.