Стихотворения и поэмы

Живота площадь с водостоком пупка посредине.
Сырые туннели подмышек. Глубоко
В твоем имени Демон Бензина
И Тамара Трамвайных Звонков.

Полночь стирать полумрака резиной
На страницах бульваров прохожих.
От желаний губ пишущая машинка
Чистую рукопись дрожи.

Что трансатлантик речными между,
Ты женщин остальных меж.
Мной и полночью славлена дважды
Шуршащего шепота мышь.

Ты умыть зрачки мои кровью,
Верблюду губ тонуть в Сахаре твоих плечей.
— Я прозрачен атласной любовью
С широкой каймою ночей.

Каждым словом моим унавожены
Поля моих ржаных стихов.
От слов горячих таять мороженому
Отсюда через 10 домов.

Небу глаз в облаках истомы проясниться.
По жизни любовь, как на 5-ый этаж дрова.
Ты прекрасна, моя соучастница,
Прогибавшая вместе кровать.

В сером глаз твоих выжженном пригороде
Электрической лампы зрачок.
Твои губы зарею выгореть
И радугой укуса в мое плечо.

Твои губы берез аллея,
Два сосца догоретый конец папирос.
Ты прекрасен, мол твердый шеи,
Под неразберихой волос.

Лица мостовая в веснушках булыжника.
Слава Кузнецкому лица.
Под конвоем любви мне, шерамыжнику,
Кандалами сердца бряцать.

В небе молний ярче и тверже
Разрезательные ножи.
Пульс — колотушка сторожа
По переулку жил.

Пулемет кнопок. Это лиф — ты
От плеч до самых ног.
Словно пенис кверху лифта,
За решеткой ресниц зрачок.

Магазинов меньше в пассаже,
Чем ласк в тебе.
Ты дремать в фонарном адажио.
Ты в каждой заснуть трубе.

Как жир с ухи уполовником,
Я платье с тебя на пол.
— Где сегодня твой любовник?
— Он трамвай мыслей в депо.

Сердцу знать свою частушку
Всё одну и ту ж.
Плешь луны к нам на пирушку,
Как нежданный муж.

Твои губы краснее двунадесятника
На моих календаре.
Страсть в ноздрях — ветерок в палисаднике.
В передлетнем сентябре.

Весна сугробы ртом солнца лопать,
Чтоб каждый ручей в Дамаск.
Из-за пазухи города полночи копоть
На Брюссели наших ласк.

На улице рта белый ряд домов
Зубов
И в каждом жильцами нервы.
В твой зрачок — спокойное трюмо —
Я во весь рост первый.

Под коленками кожа нежнее боли,
Как под хвостом поросенка.
На пальцах асфальт мозолей
И звонка Луж перепонка.

С ленты розовых поцелуев от счастья ключ,
1-2-3 и открыто.
Мои созвучья —
Для стирки любви корыто.

Фабричные, из терпимости, из конторы!
Где любовник твой?
— Он одетый в куртку шофера,
Как плевок, шар земной.

В портсигаре губ языка сигара…
Или, Где машинист твоих снов?
— Он пастух автомобилий,
Плотник крепких слов.

Как гоночный грузовиков между,
Мой любовник мужчин среди.
Мной и полночью восславленный трижды,
Он упрямой любовью сердит.

Его мускулы — толпы улиц;
Стопудовой походкой гвоздь шагов в тротуар.
В небе пожарной каланчою палец
И в кончиках пальцев угар.

В лба ухабах мыслей пролетки,
Две зажженных цистерны — глаза.
Как медведь в канареечной клетке,
Его голос в Политехнический зал.

Его рта самовар, где уголья
Золотые пломбы зубов.
На ладони кольца мозолей
От сбиванья для мира гробов.

И румянец икрою кета,
И ресницы коричневых штор.
Его волосы глаже паркета
И Невским проспектом пробор.

Эй, московские женщины! Кто он,
Мой любовник, теперь вам знать!
Без него я, как в обруче клоун,
До утра извертеться в кровать.

Каменное влагалище улиц утром сочиться.
Веснушки солнца мелкий шаг.
— Где любовник? Считать до 1000000 ресницы,
Губы поднимать, как над толпами флаг.

Глаза твои — первопрсстольники,
Клещами рук охватить шейный гвоздь.
Руки раскинуть, как просек
Сокольников, Как через реку мост.

Твои волосы, как фейерверк в саду «Гай»,
Груди, как из волн простыней медузы.
Как кием, я небесной радугой
Солнце в глаз твоих лузы.

Прибой улыбок пеной хохота,
О мол рассвета брызгом смех,
И солнце над московским грохотом
Лучей чуть рыжих лисий мех.

Я картоном самым твердым
До неба домики мои.
Как запах бензина за Фордом,
За нашей любовью стихи.

Твоих пальцев взлетевшая стая,
Где кольцо — золотой кушак.
В моей жизни, где каждая ночь — запятая,
Ты — восклицательный знак!

Соломону — имажинисту первому,
Обмотавшему образами простое люблю,
Этих строк измочаленных нервы
На шею, как петлю.

Слониха 2 года в утробе слоненка.
После в мир на 200 лет.
В животе мозгов 1/4 века с пеленок
Я вынашивать этот бред.
И у потомства в барабанной перепонке
Выжечь слишком воскресный след.

«Со святыми упокой» не страшно этим строчкам:
Им в новой библии первый лист.
Всем песням-песней на виске револьверной точкой
Я — последний имажинист.