Так он закончил речь, и всё кругом
потряс рукоплесканий гулкий гром.
Потом, советуясь, как быть,
как жить, другие тоже стали говорить.
Сначала вышел острый на язык,
видавший много бед батрак Разык.
Сказал: «Мы всей душою за колхоз.
Что видел я у бая, гол и бос?
Трудился, набивал ему амбар.
Ему был плов, а мне от плова пар.
Все наши баи так. Шариф, Ильхам,
Саид, Наби, Кудрат, мулла Бахрам.
От чьих трудов у них что хочешь есть?
Коней не счесть, коров, овец не счесть,
угодий не обмерить поливных…
Всё это нами добыто для них!
Довольно! К дьяволу! Пришла пора
самим взять вожжи своего добра.
Себе — свой разум, свой умелый труд.
А баев — прочь! Пусть баи глину жрут!
Их надо ликвидировать как класс.
Земля — для тех, кто трудится. Для нас.
Но враг упорен. Враг не сдастся сам.
Он лезет к беднякам, к середнякам,
морочит их, вливает в уши ложь:
„В колхозе зло. В колхозе пропадешь!“
И что скрывать! Порою их аркан
не зря летит. Вот, например, Кукан.
Спросите-ка его, как он живет,
как мыкается он четвертый год.
А что причиной?.. На свою беду —
у бая, у муллы на поводу
Юн, зелен, опыта в хозяйстве нет.
Пришел к Шарифу: „Дайте мне совет“.
Ну и пропал! Что есть у парня? Пыль:
вол полусдохший и омач-горбыль.
А ходит в чем? А ну, бедняга, встань.
Пять лет уже он носит эту рвань.
Хоть раз бывал он сытым? Нет. И что ж?
Нейдет в колхоз. Вот как дурманит ложь!
Мы знаем их слова: „Толпа слепа.
К добру не может привести толпа.
Зачем колхоз? Зачем артельный труд?
Где много пастухов, там овцы мрут“.
Лгут хитрецы. Сулят не жизнь, а рай.
„Ты только землю, — говорят, — отдай“.
А ну, Кукан, сейчас при всех ответь,
не так ли ты попал к Шарифу в сеть?»
Кукан стоял потупившись, краснел.
«Я кончил», — объявил Разык и сел.
Потом поднялся, покосясь на стяг,
женоподобный, средних лет толстяк.
Он так сказал: «Эй, постыдись, Разык!
Совсем ты уважать людей отвык.
Ты на Шарифа зря не нападай.
Шариф-ака — почтенный, добрый бай.
И зря муллу ты пачкал так и сяк.
Смотри…» Но досказать не смог толстяк.
«Умолкни!» — раздалось со всех сторон.
— «Торгаш поганый! Убирайся вон!»
— «С дружками вместе — с баем и муллой
в одной могиле сгинь, пузырь гнилой!»
— «Теперь уж мы не батраки, не те,
что, всех боясь, томятся в нищете!»
— «А кто тебя пустил сюда, паук?!»
И тут же, в десять иль двенадцать рук,
схватили цепко и, намяв бока,
с майдана вытолкали толстяка.
И снова речи, реплики… И вот
пришел и заявлениям черед.