И не его ли
Это нога
Мнет снеговую жизнь?
Ночь…
рафинированные снега.
Ночь…
ювелирная высь.
Звездной казны
Золотистый мороз
Кружится весь —
До копейки.
В домике полночь.
И — вроде звезд —
В домике канарейки.
Спит караульный
С морозом в усах.
Тишь снеговым горностаем.
В домике тихо.
Как в небесах:
Тетя — считает!
Право — расход,
Лево — приход.
Ручку… и в книгу.
И больше
ни слова.
Смотрит на счеты
Китайский кот
С усами сторожевого.
Блещут клычки
У китая в усах,
Чудятся мыши
В костяшках китаю.
В домике тихо,
Как в небесах:
Тетя считает.
Даст же всевышний
Такую лафу
Дьявольскому творенью!
Стерва я буду,
Если в шкафу
Меньше чем пуд
Варенья!
_____
Не пил мой батя
Ни серу,
Ни бром.
Это не козыри
В нашей касте.
В бороду руку —
И серебро
Перебирает в кассе.
Дескать, учесть,
Дескать, подчесть, —
Все до единой вычесть.
Чудится бате:
— Пять или шесть?
Сколько у тети тысяч?!
Трудно родителю
Без пера.
Ходит, седую крошит,
Брюки в гармошку,
Гармошка в спираль
Крутится на галоши.
Старая крыса
Старалась не зря.
Боже спаси, напротив.
Словом, короче говоря —
Я попадаю
К тете.
После строфы 5 в тексте БР:
Вор не узнает,
А родственник — да.
Ну, так из этого видно:
Знал мой папаша
До гроша всегда —
Теткины злыдни.
Старая крыса… и т. д.
ГЛАВА 3
Окончание в тексте О (1929, № 4) (оно было впоследствии зачеркнуто в рукописи):
Встал я
Над телкой,
А слезы — в ручьи, —
Если бы так человека жалели! —
Стал я
Над телкой,
А слезы мои
Сыпятся
Ожерельем.
Рыжее солнце
Кипит на лугу,
Лугом пасутся
Парные коровы.
«Нет, — говорю, —
Не могу.
Честное слово!
Нет, — говорю, —
Палачу
Я не завидовал очень…
Нет», — говорю,
А сам — точу
Нож (между прочим).
ГЛАВА 4
Строфа 5 в рукописи и О (1929, № 4):
Тетке бы надо
Давным-давно
Сделать на пузе
Прореху…
«Ладно, — я думаю, —
Ничего
Тетю пырнуть
(Для смеху!)»
После слов «чем воровать с весами» (строфа 15) в рукописи БР и О:
Честное слово,
С Костей вдвоем
Мы настоящая
«Добрая фирма»!
Звезды считаем,
Песни поем
И ударяем по ширме!..[68]
После заключительных слов главы в тексте О:
СВОИМ ГОЛОСОМ
Мне не по сердцу
И нож,
И разбой.
Сильный мечтой,
И возможностью сирый,
Плакал нередко я
Над собой
И над ограбленным миром.
Но, вспоминая
О горькой судьбе,
Я надрываюсь:
— Божественно!
— Дивно! —
Как хорошо, что пришел я к борьбе
Не гимназистом наивным!
Чтобы действительно
Сладость понять, —
Горечи, други,
Вначале попейте!
Надо познать
Эту жизнь! — познать
Всю — до ко-пей-ки!
Заключение, которым завершалась поэма в 1928 г. (в рукописи и в КП, 1929, 27 апреля):
К СВЕРСТНИКАМ
Это для нас и для наших внучат:
С рук никогда не кушать:
Сердце прикормят,
Потом приручат,
За сердцем, глядишь,
И душу.
Братцы,
На воздух!
Не воздух, а шелк —
Чище да шире роздых.
Надо, чтоб нашей гортанью шел
Сорокаградусный воздух.
Надо, чтоб каждый,
Шагая, пил
Эту прохладную живость.
Надо, чтоб дома
Российская пыль
На души нам
Не ложилась!