Выбрать главу

«Хотя бы нас сожгли и пепел был развеян…»

Хотя бы нас сожгли и пепел был развеян Из орудийных жерл в пространство вечной тьмы — Мы с жизнью договор наследственный имеем, И добровольно с ней не разойдемся мы.
Калеки — ползаем. Безрукие — хватаем. Слепые — слушаем. Убитые — ведем. Колеблется земля, и дом уже пылает — Еще глоток воды! под каменным дождем…
И поцелуй еще! Уже стучат винтовки… — Пора! Прощай! — Прощай! И сына мне оставь, Чтоб мог ты умереть, конец судьбы короткий Узлом бессмертья туго завязав!
<7-15 сентября 1922>

Выкуп

В жилах чугунных застыла вода, Город в осаде у снега и льда.
В низкой пещере, не в доме людском, В низкой пещере приют мой и дом.
Дни беспокоюсь и ночи не сплю, Голого мальчика грудью кормлю.
Страшен мне шорох, страшна тишина, Поступь тяжелая близко слышна.
Вот он ползет над страною моей, Запах сладимый и хруст костей.
Матери! Встанем живым кольцом! К злобному чудищу встанем лицом!
Первая я выступаю вперед: — «Кто за детеныша выкуп берет?
Тело за тело и кровь мою, Я за ребенка замену даю, —
Радость очей моих, чернь моих кос, Светлое утро и запах рос.
Буду старухой и буду слепой! Больше не смейся и песен не пой!»
<1921–1922>

«Не стало нежности живой…»

Не стало нежности живой, И слезы навсегда иссякли. Только одно: кричи и вой! Пылайте, словеса из пакли!
Пока не покосится рот И кожа на губах не треснет, И кровь соленая пойдет, Мешаясь с безобразной песней!
<Август 1921>

III

Колыбельная

Принесла кукушка чужого птенца, — Родился ребенок, а нет отца.
Деревянную люльку качай, качай! Успокойся, сын, успокойся, бай!
Детский клюв клюет сухую грудь, Матери некогда, нельзя отдохнуть.
«Ты не ешь, не спи, сам я буду спать. Береги меня! Береги меня, мать!»
«Кукуленок проклятый, оборотень злой, Я ударю тебя о косяк головой!
Я уйду от тебя, пропади совсем! Будешь ты неподвижен, будешь нем!»
Но жалобно смотрит синий глаз, И смиряется сердце (в который раз!)
Беспомощно тянется жадный рот. Большеротый, крикливый, — присосался, пьет…
«Спи, мое дорогое, спи — живи! Я тебя охраняю всей злобой любви!»
<29 октября 1921 >

Песенка

Выпал снег. Застыла речка. Зябнут лапки у котят. Рыжий котик топит печку, — Славно искорки трещат. Посидим, сыночек, тише: Видишь — хвостик… и глазок… Это серенькие мыши Подошли на огонек. И, моргая усом черным, Словно гость из дальних стран, К месту теплому проворно Подкатился таракан. И его пугать не надо, Никого из них не тронь. Ведь и мы сегодня рады, Что на свете есть огонь. Даже Муза-недотрога Встала около меня. Потеснись, дитя, немного, Дай ей место у огня.
<13 ноября 1921>

Бог огонь

Были ночи темны и дни темны, И снега, и льды, и мороз… Поселились мы в сердце волчьей страны, Где не знают фиалок и роз.
И кроткого бога забыли мы, И молиться не стали ему, — Никому не помог он средь зимней тьмы, И помочь не мог никому.
И другой нам стал появляться бог В мутных сумерках зимнего дня, — Добродушно-вкрадчив, но зол и строг — Древний праотец, бог огня.
Он закинул в унынье тесных лачуг Свой веселый и красный глаз. Покорми его — будет преданный друг, Страшен гнев его среди нас.
Но ему одному мы верны теперь, Нам не страшен ни холод, ни лютый зверь Охраняем его очаг, Ни голодный и хитрый враг.
Наши дети растут, как гнездо волчат, — Крепки лапы, а зуб остер, Говорят немного, а больше молчат, Поединком решают спор.
Если гибнет кто — человек или конь, Если кто провинился, — знай, Их тела поедает бог огонь, А душа улетает в рай.
<Декабрь 1921 — октябрь 1922>

«О, злобная земля! И в этот страшный год…»

О, злобная земля! И в этот страшный год За прежние она обиды воздает. Но много ли, дитя, и нужно нам с тобой? — Я норку теплую храню, как зверь лесной. А бедный ужин наш? Легко его нести! Но крепко для тебя держу его в горсти. Пригоршней малого продержимся к весне… И жалость с нежностью сжимает горло мне. Лишь ты, Завистница, дитя мое не тронь. От страха зимнего поможет бог Огонь, Да руки сильные, — тебя они шутя От смерти унесут и упасут, дитя.
<24–26 января 1922 >