Выбрать главу
Над головой твоей, Всеведущ, Мудр и Слеп, Он держит круглый нож — ты знаешь — дни и ночи; Ребенка, брата, мать, питье твое и хлеб Отнимет, отравит, испытывать охочий!
Поэтому — молчи! Замкни свой дерзкий рот! Безмолвье на уста и воск в пустые уши! И дню не доверяй: день здесь, но день уйдет, А ты останешься и потеряешь душу.
<1921>

«Веет ветер безрассудный…»

Веет ветер безрассудный. Светлый, быстрый льется дым. Все, что в жизни было трудным, — Стало легким и простым.
В мире призрачного снега Я живу который день, И такая в сердце нега, И такая в теле лень.
И проходишь путь от двери, Словно в детстве, прям и прост Там, где с берега на берег Перекинут легкий мост.
Где, причалены цепями Зимним пленником земли, Под сыпучими снегами Мирно дремлют корабли.
<14 января 1922>

«Снова пришла ко мне легкая гостья любовь…»

Снова пришла ко мне легкая гостья любовь, Двери открыла сама, встала у входа в дом. Я не сказала — «нет», не прошептала — «ждем». — Снова пришла ко мне легкая гостья любовь.
Что же, — войди смелей, милый мой друг и враг, Знаю обычай твой, вкрадчив он и лукав, Колешь острой иглой, знаю, — злобный твой нрав. Что же, — войди смелей, милый мой друг и враг.
Все охотно возьму — слезы, горе и боль, Только хоть раз еще тихо коснись моих глаз, Дай мне дышать тобой, только единый раз. Все охотно возьму — слезы, горе и боль.
<14 января 1922>

Голос

Притворством, хитростью двойной Вооружись, как силой нужной, Глупец кичится пред войной, Ты — будь, как слабость, безоружной.
Пусть вялой остается грудь, Пусть мышцы дряблы, руки хилы. Настанет день, когда-нибудь Воспрянешь юный, полный силы!
Молчи про верный свой расчет, Живи, как подобает нищим. Жену и сына, медь и скот Скрывай в заплеванном жилище.
И каждый день, и час, и срок Наполни ненависти ядом — Чтоб враг вздохнуть уже не мог, С тобою повстречавшись взглядом.
<16 марта 1922>

Гумилеву

Пуст целует и пьет кто захочет, Не хочу ни любви, ни вина. Я бессонною светлою ночью И певучей строкою пьяна.
И встает над страницей бумажной Пенье лютни и яростный вой, Низкий голос сухой и протяжный, Анапестов магический строй.
Да, поэмы такой безрассудней И печальней не встретилось мне. Лебеденок уродливо чудный, Народившийся в волчьей стране.
И мне видится берег разрытый, Низкий берег холодной земли, Где тебя с головой непокрытой Торопливо на казнь повели.
Чтоб и в смерти, надменный и гордый, Увидал, перед тем как упасть, Злой оскал окровавленной морды И звериную жадную пасть.
<1921–1922>

Серапионовская ода

Угасни солнце, а луна Затмись и перестань являться. Воспой, о муза, имена Серапионовского братства!
Пусть землю осветят лучи Светила восходящей славы, А ты, злословие, — молчи И вырви свой язык лукавый.
Пусть слава десяти имен Пройдет от Мойки до Бассейной И каждый — имя — Серапион Произнесет благоговейно.
Душевной робости полна, Смиренно начинаю: «Ода…» Скажи, о муза, имена И назови начало рода.
Была ли женщиной их мать? Вопрос и темен и невнятен, Но можно двух отцов назвать: То Виктор Шкловский и Замятин.
И как известных близнецов Волчица выкормила где-то, Так на утеху двух отцов Их выкормил формальный метод.
Они взросли и, в Дом Искусств Явившись, основали братство, И вот уж целый год живут Одною славой без богатства.
И первый — Лунц, брат-скоморох, От популярности страдает, Лишился головы и ног, Но в стиле вовсе не хромает.
Второй — Никитин, полный чувств, Красноречивый, светский, модный. Танцует он как златоуст, И пишет прозою народной.
И третий — Зощенко младой, Скромнее лилий, нежнее пуха, Но предназначено судьбой, Чтоб в нем таился Синебрюхов.
Вот Груздев — книжник и Зоил — Одной литературой дышит. Он тайну мудрости открыл Печатной, хотя и не пишет.
Да настоящий Серапион И в камне мудрецов уверен. Металлы превращает он, — Кто Зильбер был, тот стал Каверин.
Слонимский, — кто еще так мил И добродушнее кто боле? Своих героев всех сгубил И гибнет сам от алкоголя!
Иванов Всеволод ходил Тайгой на белого медведя. От Пролеткультских темных сил У Серапионов спасся Федин.
А кто презрел РСФСР, В Европу навостряет лыжи? Володя Познер, например, Живет посланником в Париже.
И средь прозаиков одна Отстаиваю честь поэта И вот, — опаздывать должна.— Полонская Елизавета.