Но смыв державства завитушки —
«Империя! Россия! Рим!», —
Мы перепишем имя: «Пушкин»
И медь, как память, протравим.
Есенину
1. «И цвет волос моих иной…»
И цвет волос моих иной,
И кровь моя горчей и гуще, —
Голубоглазый и льняной,
Поющий, плачущий, клянущий.
Ты должен быть мне чужд, как лесть
Неистовств этих покаянных,
Ты должен быть мне чужд, но есть
В твоих светловолосых странах
Волненье дивное. Меня
Волной лирической ответной
Вдруг сотрясает всю, и я,
Как камертон, едва заметной
Издалека тебе откликнусь дрожью,
Затем, что не звучать с тобою невозможно.
2. «Ты был нашей тайной любовью. Тебя…»
Ты был нашей тайной любовью. Тебя
Мы вслух называть не решались,
Но с каждою песней, кляня и любя,
С тобою в безумье метались.
Я помню, пришли мы проститься с тобой
На смертный, последний твой голос, —
Чтоб врезались в память лик восковой
И твой золотеющий волос.
Смерть любит заботы: дубовый гроб,
Цветы, рыданья разлуки,
И книжечки тоненькие стихов
Положены в мертвые руки.
Мы сами внесли тебя в черный вагон,
Мы сами. Не надо чужих!
Пускай укачает последний твой сон
Круженье колес поездных.
Прощай, златоглавый! Счастливый путь
Тебе от шутейного братства!
Мы все ведь шальные. Когда-нибудь
И нам надоест притворяться.
Лавочка великолепий
Памяти Льва Лунца
Так. За прилавком пятый год
Стоим. Торчим. Базарим.
Прикроем что ли не в черед?
Пусть покупатель подождет:
Шабаш. Подсчет товарам.
С воспоминаний сбив замок,
Достанем из-под спуда
Что каждый в памяти сберег,
Что в тайный прятал уголок —
Усмешку, дерзость, удаль.
Пусть в розницу идут слова,
Как хочешь назови нас, —
Пусть жизнь товар и смерть товар, —
Не продается голова
И сердце не на вынос.
«За ветер против духоты», —
Нам запевает стих.
Как полководец, водишь ты
Сложнейший строй простых.
И отвечает друг второй:
«Я тоже знаю бой.
Свинец и знамя для врагов —
Они отлично говорят.
Но кто не понимает слов,
Тому лекарство для ослов —
Колючка в жирный зад».
И отвечает третий друг:
«Увидеть — это мало.
Я должен слову и перу
Передоверить все сначала —
Вкус городка и дым вокзала,
Войны громоздкую игру».
Так говорим живые мы,
А там, в чужой стране,
Под одеялом земляным
Последний друг в последнем сне,
Он писем тоненькую связь,
Как жизни связь, лелеял.
Его зарыли, торопясь,
По моде иудеев.
А он любил веселый смех,
Высокий свет и пенье строк,
А он здесь был милее всех,
Был умный друг, простой дружок.
И страшно мне, что в пятый год,
Не на чужбине и не в склепе,
Он молча выведен в расход,
Здесь, в лавочке Великолепий.
Прощальная ода
1. «Другие пускай воспевают работу…»
Другие пускай воспевают работу —
Завидную долю избрали они:
Я — ночи шальные и праздные дни,
Будням на зло и календарю,
Прощальною одой прославить горю.
Веселая праздность, юности край,
Веселая праздность, прощай, прощай!
Прощай! Мы в непраздный вступаем век.
К чему лицемерить? Прощай навек.
Нам солнцем бессменным встал циферблат,
Часы беспрестанным укором стучат.
Как песню и золото, уголь и хлеб,
В приходорасходную книгу судеб
Вписал нас бухгалтер. Он честен и слеп.
2. «А помнишь, как начинались стихи?..»
А помнишь, как начинались стихи?
Подстриженных парков Версаля зеленые мхи…
Строителем славным,
Садовником мудрым
Для нас здесь поставлен
Дворец седокудрый.
Для нас фонтаны
Взвивались и гасли,
И били ракеты
Звездой не для нас ли?
Бродягам бездомным
Куда торопиться!
Так вечером темным
Песня родится.
3. «Дырявы подошвы, а ноги крылаты…»
Дырявы подошвы, а ноги крылаты…
Кто выдумал сказку, что ты — для богатых?
Кто стар и бессилен и духом нищ,
Лишь тот от тебя отречется, Париж!
Ты нас водил переулком сурочьим
С песенкой дерзкой и сердцем беспечным…
На перекрестках июльскою ночью
Мы танцевали с любовью встречной.
Пусть пальцы босые глядят в канаву,
Здесь стены и камни овеяны славой!
Для ротозеев и книжников голых
Твоих площадей высокие школы!
Листы твоих библиотек летучих
Равно открыты зевакам и тучам!
Пусть ветер листает,
Пусть пыль читает!
Постой и послушай,
Как строфы тают.