И та, что была всех на свете
Мне ближе — мой светик родной —
Седой бездыханною куклой
Лежала в пыли под стеной.
Сухое и легкое тело
Я на руки молча взяла,
Я в мертвые очи глядела —
Ее, как ребенка, звала.
Но голос, как птица, трепещет,
И крыльев, и звука лишен…
О как я боюсь тебя, вещий
Мой сон, неминуемый сон!
В Польше
…В Польше еврейскому населению предписано носить обувь на деревянной подошве (из газет)
В Польше стук деревянных подошв.
В кожаной паре там не пройдешь.
Теперь сантиметр подошвенной кожи
Жизни людской много дороже.
Кожа нужна для господских ног.
Сшита из кожи пара сапог.
Ту обувь не носят жиды и холопы.
Стоят сапоги на горле Европы.
Женщины, дети и старики,
Девушки, нежные, как цветки,
Стучат деревяшками для приметы,
Проходя по улицам новых гетто.
Ничего, друзья мои, ничего!
Франция вся ходила в сабо.
Луи Капет был роскошным мужчиной —
Все это кончилось гильотиной.
«И показалась детскою забавой…»
И показалась детскою забавой
Всем нам война четырнадцатого года, —
Наивным старомодным поединком
С отсталыми понятьями о чести.
Раскланиваясь в воздухе друг с другом,
Летали знаменитейшие асы!
А танки выходили в одиночку,
Как чудища, которых отпускают
С цепи, чтоб поразить воображенье.
Кричала пресса, проливая слезы,
О бреши, сделанной в готическом соборе,
И нации друг друга упрекали
В жестокости. Жестокость! Это слово
Теперь с вооруженья армий снято,
Оно заменено — уничтоженьем.
Дубы Сен-Клу
Пылают Франции леса,
Дубы Сен-Клу, узорчатые клены,
Густые липы Севра и Медона,
Ваш черный дым встает под небеса!
Враги идут. Навстречу им с презреньем,
С отвагой, с яростью, с ожесточеньем
Бросала Франция цвет юности своей.
Растоптан он на Сомме и на Эне,
На Марне, на Уазе и на Сене…
О реки родины, вы изменили ей!
О реки тихие, отрада пар влюбленных,
Удильщика воскресного приют,
Когда к вам танки двинулись в колоннах,
Вы их не сбросили лавиной вод взметенных,
Вы пропустили их. Они идут.
Но вы, леса, вы поджидали молча,
Пока они войдут под вашу сень.
Вы взяли их в кольцо древесных полчищ,
Где с полумглою схож зеленый день.
Вы дали им прохладой насладиться —
И пламя преградило путь убийцам,
Ваш черный дым плывет под небеса…
В раскатах взрывов, в самом пекле боя,
Вы умираете бесстрашно, стоя,
Дубы Сен-Клу, узорчатые клены,
Густые липы Севра и Медона…
Пылают Франции леса.
«Свидетели великих потрясений…»
Свидетели великих потрясений
Заговорят. Через десятки лет,
Когда следы глубоких разрушений
Трава затянет, явится поэт.
В какой стране, не ведаю… Овидий,
Гюго иль Пушкин, Гете иль Шекспир,
Он из рядов людских неслышно выйдет
И, как свое наследство, — примет мир.
Все пепелища, все воспоминанья,
Земли чудовищно изрытый лик,
И мертвецов сухие показанья,
И кинопленки яростный язык —
Он все возьмет. В спокойном полумраке
Большого города, где дышит сон,
Вообразит летящий с неба факел
Сырую тьму убежищ, тихий стон.
О мужестве и верности любимых,
О доблести суровой матерей —
Прочтет он в письмах, бережно хранимых,
Залитых кровью баснословных дней.
Задумается он, как жили люди,
Как для отчизны жертвовали всем…
И сердце дрогнет в нем, и это будет
Прекраснейшая из людских поэм.
«Здесь вчера еще люди жили…»
Здесь вчера еще люди жили,
Горе мыкали, ждали наград,
Простынями постели стелили,
Посылали в школу ребят.
Здесь работали честно, на вечность,
Как хозяин и совесть велит:
Если в доме поставили печку —
Знали, печка сто лет простоит,
А, сегодня, как память о мире, —
Дымоходы среди пустырей,
И висят в голубом эфире
Трубы крепких чугунных печей.
«Как я рада, что ты вернулся…»
Как я рада, что ты вернулся
Невредим из проклятых лап!
Светлым месяцем обернулся
Самый темный в году декабрь…
Бродим вместе, не расставаясь,
Как той осенью дальней, когда
Перед нами во мгле открывались
Незнакомые города.
Я твою горячую руку
Нахожу средь ночной темноты.
«Нам судьба сулила разлуку…» —
Говоришь, исчезая, ты.
«Русскую печь я закрыла, посуду прибрала…»
Русскую печь я закрыла, посуду прибрала,
Чисто вытерла стол и сажусь за дневник.
Муза, поговорим. Я ночь по тебе тосковала.
Строки весь день набегали мне на язык.
Не уходи. Я так обездолена, видишь —
Плечи согбенные, пряди седые волос…
В сердце мне загляни, и в бездну ты внидешь.
Мужество дай мне, молю, — не посылай мне слез.