Милые, глупые, умные, бедные —
Пусть ничего не знают.
Давай промолчим. Наши песни победные
Им отдадим, умирая…
«Все пропало, только запах…»
Все пропало, только запах
Где-то бродит, бродит, бродит,
Где-то в теле колобродит,
Держит сердце в цепких лапах…
Запах тела, запах плоти,
Не уходит, ходит, ходит…
И тебя везде находит,
Резок, ощутим и плотен.
В нем и острый вкус укуса,
Чуть тошнотный запах крови
Раскусить я не беруся,
Что в нем от твоей любови…
Этот запах, запах, запах
Больно ранит чье-то сердце, —
Не мое ли держит в лапах
И окончится со смертью?
Мои слова
Слова, которые писала я когда-то,
Внезапно возвращаются ко мне:
Они теперь, могучи и крылаты,
Звучат в невыносимой тишине.
Устами ссыльных и десятилетий
Они сегодня говорят со мной.
Я счастлива, что я жила на свете
И не напрасно прожит день земной!
Моих наставников благодарю я низко,
Но их уж нет, до них мне не достать…
Хочу я в прошлое послать записку,
Но лучше в будущее посылать!
Позднее признание
Вижу вновь твою седую голову,
Глаз твоих насмешливых немилость,
Словно впереди еще вся молодость,
Словно ничего не изменилось.
Да, судьба была к тебе неласкова,
Поводила разными дорогами…
Ты и сам себя морочил сказками,
Щедрою рукою отдал многое.
До конца я никогда не верила.
Все прошло, как будто миг единственный.
Ну, а все-таки, хоть все потеряно,
Я тебя любила, мой воинственный.
Памяти Таламини
Был друг, а может быть, его и нет,
Иль стариком он по Ферраре бродит…
Хотел писать в Москву… ответа нет,
Ведь ненаписанное не доходит.
О молодость, Париж, ноябрь с дождями,
Сад Люксембург, стоял закат в крови…
Он шляпу снял: Давно слежу за вами.
Вы любите? Не стоит он любви.
Вы пишете стихи? — Откуда вам известно?
Я журналист. Я прежде сам любил —
А где ж она? — Ушла как сон прелестный!
В ту комнату с тех пор я не входил.
Так и стоит с закрытыми жалюзи,
Пойдемте, покажу. Тут близки. — Я пошла
И посмотрела дом. Да, дна окна, как узел
Накрепко затянутый, зачеркнутый со зла.
— И вы не знаете, куда она девалась? —
Знать не хочу. — Гуляли долго мы,
Пока не подошла усталость.
Так мы сдружились с ним в преддверии зимы.
«А если я люблю…»
А если я люблю,
Хоть, может быть, и в шутку.
А если не внемлю
Я голосу рассудка.
А если мозг в огне
И сердце часто бьется,
А где-то в глубине
Источник тайный льется,
И сладостна его
В крови моей отрада.
Дышу… и ничего
Другого мне не надо.
Садовник
Карлу Розиоргу
Не Брамса сонату прошу повторить,
Где все разрешится в кадансе,
— Нет, вновь это лето хочу пережить,
Ему повторяя: «Останься!»
Прозрачные ирисы тихо ушли,
Дождями уход их оплакан,
И за ночь, как в сказке, встают из земли
Пурпурово-черные маки.
Сирень возвестила свой светлый приход,
Душисто щедра, благосклонна…
Гремело, как будто прошел самолет,
Осыпались бурно пионы…
И белый, дурманящий сердце, жасмин
Раскрылся для юных и старых.
На темном асфальте, сквозь сетку гардин,
Звучит мотоцикл, как гитара.
Так коротки ночи, так ночи летят,
Так пахнут во тьме метеолы,
Покуда до света, меняя наряд,
На клумбах вставали виолы.
И вот уже осень сплетала узор
Из флоксов и рыжих настурций.
Цветы еще шепчут прелестный свой вздор,
Но скоро засохнут, сожмутся.
Одни георгины на стеблях стоят
И кланяются надменно:
— «Спускайтесь, туманы, закройся сад,
Мы скоро уходим со сцены».
Но я не хочу навсегда уходить
В страну, где ни звука, ни света,
Почтенный садовник, прошу повторить
Еще раз минувшее лето!
Скрестились негаданно наши пути,
Ты умер, но ты не чиновник.
Прошу еще раз меня в путь повести,
Карл Розиорг, умный садовник.
ПЕРЕВОДЫ (1921–1946)
Из Редьярда Киплинга
Баллада о Востоке и Западе
О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,
Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный Господень суд.
Но нет Востока и Запада нет, что племя, родина, род,
Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?
Камал бежал с двадцатью людьми на границу мятежных племен,
И кобылу полковника, гордость его, угнал у полковника он.
Из самой конюшни ее он угнал на исходе ночных часов,