Выбрать главу
В ноябре ветер вьется, неистов, в декабре пальцы греет ствол автомата. В январе… «Мы тебя отстоит от фашистов, Сталинград наш!..» — «Наступленье, ребята!» Вода снеговая в неостывших воронках. Фашистские трупы падают на мостовые, а лед на Волге потрескивает звонко, чтобы волжскую воду не увидали живые. «Ого! Январь! Веселая вьюга!» Мы вглядываемся в похудевшие лица и смеемся, узнавая друг друга: как будто бы выписались из больницы… «Вот здесь,                       ты помнишь, мои именины. Нет, ты только подумай над этим… А клен-то, конечно, подрезали мины, чтоб разлучить нас                                     с шестнадцатилетьем…»
К станции Котлубань выезжает машина. «Четыре ноль-ноль.                                       Что-то нет их, ребята». — «Значит, ждет их другая кончина, раз не явились принимать ультиматум…»
Артиллерия грянула сразу — не попадает камень на камень, не попадает зуб на зуб, и в рукава не попадают руками. И пошли мы обжигающим валом, волной израненной, но живою, пока не выполз из штабного подвала фон Паулюс —                            и руки над головою, пока, прихрамывая, нарушители мира не потекли по городу вереницей, без строя, не соблюдая ранжира, опуская почерневшие лица.
Мы с Сережей у Тракторного завода, где Мечетка пробирается в иле, для того чтобы перед новым походом маленькой поклониться могиле. Когда-то я шептал, обессилев, что, родись я в стране иностранной, я б тогда ни за что                                 не увидел России, был бы я у чужих,                                 не увиделся с мамой.
«Мама моя!                          Я с тобой не увижусь. Я не предвидел опасением детским, что иная земля пододвинется ближе, чтоб разлучить нас                                 фугаской немецкой. Я прощаюсь с тобой перед дальней дорогой… Мама, мне рассказать тебе надо… Идут твои дети неотступно и строго в наступление от стен Сталинграда. Мама, слышишь, зовут нас, мы уходим, пора                                                                                   нам. Я становлюсь перед могилкою на колени. Я тебя не увижу…                              Прощай, моя мама!..» Дорога к миру — лучшее из направлений.
Тетрадь девятая ПРОЩАНИЕ С СЕРЕЖЕЙ
«Ну, Алеша!..» — «До свиданья, мой милый… Сережа, не расставались ни разу». — «Что же делать?                                  Время нас научило подчиняться боевому приказу». Мне, Неходе и Семе —                                          в тыл,                                                      на танках учиться. Сереже —                 звездочку на погон пехотинца. «Помнишь, как мы выходили из окруженья, женщины хлеб почерневший нам выносили, чтобы только мы снова                                            обратились в движенье с оружием                    по просторам России». — «До свиданья!» — повторяет Сережа. А сами не верим еще в расставанье и отвернуться друг от друга не можем, для того чтоб меж нами легли расстоянья. «Ты не забудь меня!» — говорит он.                                                                 И тут же к дыханью моему подкатывается комочек, воротник гимнастерки становится туже, а минуты расставанья —                                          короче. «Ты помнишь, как мы уезжали впервые, на фронт                из Москвы вырывались упрямо. И меня               твои провожали родные, и меня              поцеловала твоя печальная мама. Мы весело отмахали любимым, мы тогда не задумывались над такими вещами… Маме я обещал привезти тебя невредимым. Как же теперь мне выполнить обещанье?..» — «Ты помнишь Селезневу-мамашу?» — «А учитель Остужев, следит он за нами?» — «Они ведь победу отпразднуют нашу. Мы выдержали сталинградский экзамен!»