Любимая родина, благослови нас на счастье!
Дорога к родине — лучшее из направлений.
Тетрадь тринадцатая ОСЕНЬ
Еще два месяца пролетело.
После Харькова уже свободна Полтава.
Земля покрылась листвой, пожелтела.
Днепр осенний, паромная переправа.
Висит над водой дымовая завеса.
Танки движутся плавучей дорогой,
сваливаются с берегового отвеса —
в бой внезапный
за Мишуриным Рогом.
Солнце появляется реже,
тучи провисли от тяжелого груза,
осыпается дождик над правобережьем,
коченеет неубранная кукуруза.
Утром трава отзывается хрустом,
дорога блестит, как рельсы узкоколейки.
В полдень —
грязь расползается густо.
А кто-то дождь всё вытрясает из лейки.
Встают по утрам холодные зори.
Пней покрывает замороженные травы.
И туман раскинулся морем,
покачиваясь над берегом правым.
За головы крыш ухватились хаты
и причитают над кромешной воронкой.
Камышовые волосы пожаром объяты.
О, горе матери в голосе звонком!
К смятым заборам прижимаются дети,
красноногие, как утята.
Немецкие пятитонки — в кювете,
перевернуты и не выйдут обратно.
В грязь окунув посиневшие уши,
фашисты лежат, застилая пригорок,
как будто расположились подслушать
походку наших «тридцатьчетверок».
«Тигр» молчит, краснея от злобы,
уже ржавеет, дождями освистан.
Как руку, завернул он свой хобот,
будто решил
покончить самоубийством.
А мы, измазанные, как черти,
прорываемся невероятным порывом
и вопрос о собственной жизни и смерти
откладываем на послевоенный период.
Торопимся уйти от морозов,
закуриваем от схватки до схватки.
Зато уже голосами паровозов
разбужена станция Пятихатка.
Высокие стрелы вышек стреножив,
ожидая трудовое гуденье,
встречают нас рудники Криворожья —
мирных строек месторожденье.
Заря поднимается узенькой кромкой.
Октябрь на исходе.
Просыпается роща.
Мы на танке устроились с Семкой,
и — морозец нас изучает на ощупь…
Листья слетают.
Скажи-ка на милость!
«Это осень», — говорю я ребятам.
Вдохну — как запахла!
Взгляну — как она засветилась!
Как сосновая щепка, пронизанная закатом.
«Вот и осень, — говорю я себе. —
Не вечен
тот закат.
Даже листья прокружатся мимо».
Осень, осень,
тобою отмечен
каждый шаг расстоянья
между мной и любимой!
Вот осень, оказывается, наступила!
Значит, пора.
Чему пора? — непонятно.
Я иду и иду на свидание с милой.
Это в Харьков я возвращаюсь обратно.
Здравствуй, Тамара!
Мне не расстаться с такою.
Нам по жизни пойти не вдвоем бы,
а вместе!
Ты — мое притяжение, умноженное тоскою.
И дорога к тебе — лучшее из путешествий!
Сосны шумят, раскачиваясь от усилий
развеять мое одиночество
из состраданья,
и гуси расправили жесткие крылья
для того, чтобы сократить расстоянья.
Я палкой стучу по деревьям:
«Откройтесь!
Видите — я очарован осенью ранней».
Но падают листья, сталкиваются, знакомясь,
и дальше кружатся стаей воспоминаний.
Да это не листья — ладони твои, конечно!
Это руки твои, Тамара, зовут издалека.
Где закат? Это ты загорелась навечно!
Журавли полетели?
Нет, я улетаю до срока.
Листья летят.
Всё вокруг закружилось,
осень шествует по травам примятым.
Вдохну — как запахла!
Взгляну — как она засветилась!
Как сосновая щепка, пронизанная закатом…