Я гляжу на газету, исчерченную допросом,
и вижу Тамару,
бровей разведенные стрелы,
волос ее золотистую россыпь,
глаза ее,
как они в сердце смотрели!..
А ветер опять за свое —
не сидится!
Снег из-под танка выметает он с гулом,
в щель смотровую с налету стремится,
дует в орудийное дуло.
Нехода читает показанья арийца.
Ребята молчат, слились воедино,
решимостью дышат их суровые лица:
быть фашизму на скамье подсудимых!
За все преступления перед миром ответит,
от возмездия не уйдет поджигатель!
Сема опять приникает к газете:
«Допрашивается шофер душегубки…»
— «Предатель?!»
В сердце какой-то догадкой кольнуло.
Память мучительно перелистывает страницы.
И сердце, поворачиваясь, отзывается гулом:
знакомое имя!
Что могло бы случиться?..
(Харьков.
Да, это верно, но что же?
Предатель-шофер?
Нет, не помню такого!
А память тасует: «Похоже, похоже!..
Харьков. Тамара. Знакомо. Знакомо…»)
«Прокурор: „Расскажите, подсудимый Буланов,
о вашем участье в поездках за город“.
Подсудимый: „В гестапо задача была нам
на расстрелы возить. Я работал шофером“.
Прокурор: „Вам платили за это?“
Буланов: „Платили мне семьдесят марок“».
(А память моя озаряется светом.
Ночью в Харькове. Мы с Семеном. Тамара.
«Сначала глаза он прятал под брови,
не разговаривал.
Но однажды, представьте,
открыл, что зовут его Павел Петрович,
в плен попал…»)
Сема крикнул: «Предатель!..»
— «Ага! —
Я придвигаюсь поближе. —
Сема, я что-то припоминаю, читай-ка!»
— «Постой, — шепчет Сема,—
тут где-нибудь ниже.
Ага, вот! Свидетели. Выступает хозяйка»:
«Здесь, на Рыбной у нас, за высоким забором,
недалеко тут, дома через четыре,
немцы гараж устроили вскоре.
Шофер с ноября стал у нас на квартире».
— «Вот как!
Значит, поймали нуду!»
— «Настигла и этого справедливая кара!»
Возмездие наступает повсюду.
Суд верши беспощадный, Тамара!
«Сема, вот Тамаре награда:
рабовладельцы — на скамье подсудимых».
— «Предательство умирает под взглядом
верности и надежды любимых!..»
Я гляжу на газету, исчерченную допросом,
и вижу Тамару,
бровей разведенные стрелы,
волос золотистых ее летучую россыпь
и глаза ее,
как они ясно смотрели!..
Ну и зима! Хоть скидай полушубок,
валенки снова принимают начхозы,
и сдали бы, если только к утру бы
неожиданно не возвращались морозы.
«Интересно узнать бы, ребята,
кто поймал эту зондеркоманду?..»
Поле белое ветром измято,
опять расходился он, и нету с ним сладу.
«Вы помните, ночью мы захватили
немцев, подкосив их трехтонку?»
— «А правда, может, это и были
эти самые..»
— «Отойдем-ка в сторонку».
— «Ты что?»
— «Я вспомнил», — шепчет мне Сема.
«Про что?»
— «Посмотри. —
Он часы достает из кармана.
Коротич ты помнишь?
А это имя знакомо?..»
Я раскрываю часы и читаю: «Буланов».