Город наш. Рассвет начинается. Вот он!
Люди выходят, прищуриваясь невольно.
Пленный жмется к стене,
а разведчики — мимо.
Автоматчик с забинтованной рукою
покуривает рядом.
«Что, замерз? У нас на Орловщине зимно!
Идем к командиру»,—
и показывает прикладом.
Город освобождается. Уставший. Продымленный
за ночь.
Пленный глядит на людей, как на диво.
Пляшет и пляшет, заискивая глазами.
«Капут, капут», — повторяет он торопливо.
«Брось скулить! —
говорит автоматчик.—
Надорвешься до грыжи.
„Капут“ — не подлизывайся,
привычка, наверно.
„Капут, капут“ — и пододвигается ближе: —
А зачем стрелял в меня на улице Коминтерна?»
14. «Иду. Решаю. Передумываю то и дело…»
Иду.
Решаю.
Передумываю то и дело.
А лето цветное проходит мимо.
Вспоминаю о том,
как умирают смело,
но — жизни
тоже
смелость необходима!
Жизни тоже мужество надо,
не поза.
Я помню, как, захватив две гранаты,
к «тигру»,
оборвав себя на полуслове,
вышел Морозов,
и дымом окутался танк полосатый.
Все-таки странно — разные люди,
прямо приходится удивляться:
одни
на танки выходят грудью,
другим
не хватает силы признаться.
Третьи —
тоже военные,
в звании,
ходят, волнуются, не спят до пяти,
мямлят,
топчутся с кулаками в кармане
и не находят мужества
просто уйти.
Иду.
Удивляюсь.
Глаз от бессонницы розов.
Фронтовая дорога,
подбитые танки во рву.
Дай мне силы,
командир отделенья Морозов.
Постой. Я справлюсь.
Возьму и взорву.
15. ОСЕНЬ
Зори опять холодеют,
морщатся лужицы,
красными вихрями закружились закаты.
Дубы желтеют.
Листья падают, кружатся.
Облака развешаны, как плакаты.
Обгоревшие печи застыли.
Тепла им не надо.
Село притихло.
Не возвращается стадо.
Но утро приходит!
Мы дальше идем вдоль заборов.
На каланче у самой зари развевается знамя.
Осень, осень!
Смотри — над Днепром задумался город,
Это Киев! Это Киев пред нами!
Вот над Киевом знамя!
Солнце остывает, как блюдце.
Но люди выходят.
Прекрасны и праздничны лица,
Дома отепляют,
солому везут
и смеются:
скоро
и лужи,
и небо,
и окна —
всё застеклится!
А мы уходим!
Поля вокруг пожелтели,
то солнце пригреет,
то обдаст мокроватая стужа,
Но нам ничего. Мы получили шинели
и, складки расправив, подпоясались туже,
А в перелесках
по листьям
вода дождевая струится,
Орудия бьют.
По отсыревшей дороге
бредут под конвоем посиневшие фрицы,
и русская осень плюет им под ноги.