Выбрать главу
1960

78. ПРОЗРЕНИЕ

Я ничего не мог припомнить, не мог ни шагу изменить. Я вижу —                   мяч ко мне приходит, в нем что-то тоненько звенит. Бежал и вел его в ворота, а где ворота — не пойму. Ищу друзей — не видно что-то, всё поле в солнечном дыму. Вот покажи свое искусство, когда уже грозит скандал. То на краю щемяще пусто, то полусредний пропадал. Рывками сам иду к просвету, вокруг защитники скользят. Но вот мяча уже и нету, опять назад, опять назад.
Разбор игры казался адом, и холодело всё внутри. «Мы выходили,                        были рядом…» Смеялись зло:                          «Не мастери!» Я понимал — друзей обидел. Не знали, в чем моя беда. Я просто ничего не видел в азарте боя иногда. Мяч упустив за боковую, однажды на бегу взглянул на стену шумную, живую, на разноцветный дружный гул,— заметились мгновенно, сразу, запечатлелись в тот же миг ее глаза.                И как-то сразу круг стадиона                            вдруг возник. Всё поле вижу — ближе,                                            дальше, выходит край на том краю. Ждет полусредний передачи, я понял, я передаю. Мяч у меня опять в неволе, даю — и вновь готов к мячу. «Я вижу поле! Вижу поле!» — счастливый, про себя кричу.
Года и годы пролетели, идет крутой плескучий вал. Не раз потом на самом деле я в жизни слеп и прозревал. Еще возможно повторенье, но только знаю навсегда: оно придет, мое прозренье, как памятное в те года. Не огорчайтесь, что обижу. Не радуйтесь, что не могу. Я просто временно не вижу в азарте боя, на бегу. Не отчисляй меня, команда, не торопитесь сдать в запас, не надо, слышите, не надо, я поведу еще не раз. Мне то стремление слепое дороже ясностей иных. Прозрею я на поле боя, не на скамейке запасных. Чтобы земля опять гудела, чтоб видеть землю и траву, чтоб видеть поле без предела, пока дышу, пока живу.
1958

79. ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ

Всё так,                потеряна прыгучесть, и ослабел уже рывок. Что ж, человеческая участь. Спорт — молодость. Приходит срок. «Незаменимых не бывает»,— сказал давно железный век. «Он плохо место выбирает». — «Он что-то слабо выбивает…» И вот уходит, выбывает. И убывает человек. Но тот,               что славил то и дело и всем хвалился, что знаком, назвал принципиально, смело бесперспективным игроком. Мальчишки тем, которым лестно бывало чемодан нести, почтительно уступят место, но видно — им не по пути. Они смущаются чего-то, не понимают, почему им в это верить неохота, как неохота никому. Судьей завистливым и строгим глядит:               другие полем мчат. Порой невольно дрогнут ноги так, что соседи заворчат. «Не так!» — прошепчет он. «А ты-то!» — «Легко с трибуны…» — «Ты бы сам!» Со всех сторон шипят сердито. Он поддается голосам. И начинается неверье, подкрадывается пустота, вот-вот не те откроет двери, туда, где есть еще места. А это было лишь начало! Спорт — подготовка для годов. И если юность отзвучала, то, значит, к мужеству готов. Вы с поля с честью провожайте, берите юного к мячу, но зрелость силы уважайте, давайте дело по плечу. Не прозевайте в нем героя, не отводите зорких глаз. Придет дыхание второе, оно-то                   главное подчас! Конечно, он в плечах пошире, ему нагрузку дай под стать. Вреднее нет — пустые гири с такою силой поднимать. Он сложен, человек, и труден, да, он на винтик не похож. А кто придумал это, люди? Бесперспективность — просто ложь. Он никогда не примирится, будь знаменит, не знаменит. Нет, человек не повторится, его никем не заменить.